Абсурдотека:Ракеты любви

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки.

Белое пушистое облако-такси опустилось на крышу моего дома, и ветерок спросил, куда лететь.

— За Город, на Одуванчиковое Море. — указал я маршрут.

Ветерок тихонько пошелестел во влажной мгле облака, подсчитывая, во сколько обойдëтся поездка, а я краем глаза наблюдал, как мой кот Обормот вздыбив шерсть и задрав хвост, бежит навстречу по нагретой солнцем крыше.

— Клевер-пятилистник и два лепестка розы.

Пока я рылся в карманах, ища положенную сумму, живой ком шерсти попытался вскарабкаться ко мне на плечо.

— Не лезь, мне мольберт ещë укладывать.

Усатый индивидуалист обиженно фыркнул и кулем свалился вниз. Обормот — это электрокот. Он был ещë котëнком, когда пришëл ко мне домой, попросил сосиску, и, в итоге, решил остаться жить у меня. Мы с ним сразу же подружились, хоть он и редкостный лентяй. Вот и сейчас, вместо того, чтобы помочь и принести хотя бы один тюбик краски, кот сидел в тени облака и со скучающим видом наблюдал, как я волоку свой мольберт.

— Какой ты копуша! — муркнул он.

— Сам такой! И вообще, будешь обзываться — больше не буду гладить! — пригрозил я.

Тот демонстративно повëл ушами, но мигом бросился за краской. Ведь электрокоты просто не могут без ласки! Если день не погладить их мягкую шкурку, то заряд электроэнергии в них кончается, и коты становятся угрюмыми, медлительными, даже впадают в спячку. Зато стоит пару минут поласкать котейку, бодрого или спящего, то скоро шерсть начинает трещать от разрядов, потом он начинает мурлыкать всё громче и громче, после чего становится весëлым и игривым. В особо тяжëлых случаях еще и болтливым.

А тем временем, все мои художницкие принадлежности были аккуратно уложены в облако, сам я с комфортом уселся на краю, Обормот развалился на моих плечах, а ветерок тихонько шептал облаку, куда нужно лететь. Облако, видимо, успело раскочегариться на горячей крыше, поэтому резво понеслось ввысь.

— Сколько раз уже видел, но не перестаю удивляться, до чего же красивый город! — мурлыкнул хвостатый питомец. — Хоть что-то у вас, у людей, толково получилось!

Я ничего не ответил, а просто смотрел вниз на далëкие булыжные мостовые, изящные башенки, будто песчаные замки из сна доброго великана, зелëные сады и клумбы. На некоторых крышах отдыхали утомившиеся после многих перелëтов облака, по широким улицам гуляли люди. Обормот потом говорил, что он даже заметил военную грозовую тучу. Ну да я ему не поверил — никогда у нас в Городе таких не было. На горизонте простирались изумрудные луга, сплошь покрытые полевыми цветами. А в стороне блестела ленточка реки. Туда-то мы и летели. Я уже давно хотел найти возможность выбраться на природу, чтобы написать пару пейзажей. Но работа зачастую съедала всë свободное время.

Добрались до места мы за полчаса. Как только облако деликатно опустилось на землю, так, чтобы ненароком не помять одуванчики, кот сразу же, не тушуясь, спрыгнул в самую их гущу, и помчался куда глаза глядят, лишь хвост мелькал средь ярко-жëлтого ковра. Место это называется Одуванчиковым Морем, потому, что тут круглый год непрерывно цветут одуванчики. Часть из них радуют глаз яркой желтизной, часть уже седеют, и начинают облетать, впрочем, лишь для того, чтобы снова распуститься жëлтым солнечным цветком.

Держа мольберт под мышкой, я помахал улетающему облаку и ветерку, а потом пошëл в ту сторону, где виднелся кошачий хвост. Облако принесло нас почти на середину Моря, поэтому до настоящей реки было совсем недалеко. Обормот поспешил к ней, чтобы наловить золотых рыбок, а я хотел нарисовать и реку и Море. Долго подходящее место искать не пришлось. Поставив мольберт недалеко от песчаного пляжа, я стал готовить краски, приглядывая за скачущем у воды котейкой.

Рисовать я очень люблю. Можно даже сказать, художник-любитель. Хотя, сам себя художником не считаю, но знакомые говорят, что у меня талант. Даже приглашают на выставки. Это, конечно, очень приятно и почëтно, но приходится почти всегда отказываться, поскольку много дел на работе. С одними космическими кораблями совсем недавно было столько суматохи, что я иногда забывал гладить электрокота! А вот и он, лëгок на помине!

— Какие же глупые эти рыбы! — проворчал он, выбирая место поуютней, чтобы погреться на солнце.

— Зато вкусные. — заметил я, глядя на его сытую морду и округлившееся пузо.

— Да, тут ты прав!

Мы долго молчали. Я был сосредоточен на картине, а Обормот на дремоте. Когда мой пейзаж был почти завершëн, кот проснулся и, потянувшись, подошëл поближе.

— Пока у тебя неплохо получается. — сварливо заметил он.

Я ничего не ответил, лишь рассеяно погладил его макушку. Он тут же затрещал электричеством и замурлыкал. Я снова принялся за картину, а Обормот вспрыгнул ко мне на плечо.

— Скоро тебе на работу?

— Не знаю. Говорят, пока все ракеты не улетят, работы не будет, и можно отдыхать.

— Странные вы, люди. — буркнул он.

— Это почему?

Обормот прищуренным глазом проследил, как я накладываю мазок за мазком, а потом спросил:

— Вот, к примеру, чем вам помог этот ваш телепорт на биполярных транзисторах, над которым ты бился весь прошлый год?

— Как это чем? Захотелось тебе на северный полюс, нажал кнопку и ты уже там. Это же моментальное средство перемещения.

— А что там делать, на северном полюсе?

— Ну… Не знаю, просто посмотреть что там и как.

— А зачем?

— Не знаю. Не мешай. — отмахнулся от его глупых вопросов я.

— Ха! Да взять те же ваши ракеты! Вот кому они нужны?

— Они нужны нам.

Вскоре я закончил рисовать, помыл кисти и сложил их вместе с оставшейся краской в сумку. Из пакета достал термос с горячим чаем и бутерброды. Обормот тут же толкнулся головой в мою руку, чтобы напомнить об одном вечно голодном четырëхлапом существе. Мы сидели в мягкой траве, окружëнные морем одуванчиков, и поглядывали то на картину, то на горизонт, на котором уже разгорался закат, не забывая с аппетитом уминать ужин.

— Ладно, — Обормот оторвался от бутерброда и посмотрел на меня, — я всё понимаю, но зачем вы, люди, создали машину, которая кристаллизирует любовь?

— Это и ежу понятно! — огорчился я. — Любовь — слишком сильное чувство, которое мешает здраво рассуждать.

— Глупости! Что в этом плохого?

— Оно порождает агрессию. Вот ты, например, если я дам тебе сосиску, (ты ведь их очень любишь), но вдруг придëт другой кот, и захочет еë у тебя отобрать, чтобы самому съесть, потому что он тоже их любит… Это уже агрессия. Да и ты не останешься в долгу. Ты ведь затеешь драку из-за любви к сосискам. Это простой пример.

— Глупости! — повторил Обормот. — Мы так никогда не поступаем.

— А мы — поступали сплошь и рядом. Страшно представить, совсем недавно убивали из-за любви, губили мир из-за любви…

— Так не бывает. Такой любви просто не бывает.

— Бывает. Любовь к деньгам или власти, например. Не спорь со мной, что бы ты ни говорил, всë уже давно решено, и человечество избавилось от этого. И возвращаться не будет. Ешь лучше.

— Но ты же любишь рисовать! — воскликнул Обормот. Я прожевал и примирительно махнул рукой:

— Мне это просто нравится.

Солнце уже скрылось за горизонтом, лишь его алые лучи играли веерной феерией на прощанье. Пора было возвращаться домой. Я взмахнул призывно рукой, и вскоре перед нами мягко опустилось облако. Котик вольготно лежал у меня на плечах и дремал, пока нас несло домой. А где-то за Одуванчиковым Морем, с низким гулом в небо взмывали баллистические ракеты без заложенного программой курса, взмывали в никуда. Их трюмы были битком набиты ящиками с кристаллами любви.

А в то же самое время, из ниоткуда, по странному стечению обстоятельств, по Городу неизвестными был нанесëн встречный ракетный удар. Иногда, как бы мы ни желали иной судьбы, любовь бывает взаимной.