Участник:Nihil Omnia/Зловещая долина

Содержание

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки.

• Глава 1. Превращение
• Глава 2. Трудоустройство
• Глава 3. Встреча
• Глава 4. Шоппинг
• Глава 5. Приговор
• Глава 6. Крах иллюзий
• Глава 7. Урок обмана
• Глава 8
• Глава 9
• Глава 10

[[Категория:Зловещая долина]] (добавить ко всем главам и к главной странице)

[[Категория:Многоглавые чудища]] (добавить не к главам и не к главной странице, а к категории "Зловещая долина")

[[Категория:Чёрный юмор]] (добавить к главной странице, а не к главам)

[[Категория:Статьи, написанные от первого лица]] (добавить к главной странице, а не к главам)

[[Категория:Статьи из будущего]] (добавить к главной странице, а не к главам)

Превращение

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 1 ПРЕВРАЩЕНИЕ

Я жил на Арикаме-6 — одной из колоний Земли.

Вместе со своим другом Джемзи я работал инструктором по туризму для детей.

Однажды, в пятый месяц лета, с шумной группой из двадцати ребятишек мы ехали по горной дороге на автобусе со старым магнитным двигателем. Мы направлялись в семидневный горный поход — с рюкзаками, с палатками, металлическими котлами для готовки пищи на обычном костре… На нашей планете как раз несколько лет назад вошли в моду такие ретро-походы, где уровень технологий соответствует заре развития туризма. Ведь более современные варианты дают огромный простор для лени и сводят спортивный эффект к минимуму. Одни только антигравитационные рюкзаки — злейший враг спорта и активного отдыха.

Вдруг я в очередной раз услышал, как заикается один из наших подопечных — Пуффо, обращаясь к своему однокласснику:

— З-з-закрой п-п-пожалуйста ф-ф-форточку, м-м-мне х-х-холодно.

— Об-б-бойдёшься.

Пуффо заикался искренне и всерьёз, а тот другой просто нагло симулировал, пытаясь передразнивать. Я сказал ему:

— Так, форточку живо закрыл! И не дразнись, а то получишь два.

— Так Вы же не учитель, и оценки не ставите.

— Получишь два дежурства подряд. Два дня подряд будешь готовить на костре для всех.

Я очень сочувствовал детям. Они ещё не понимают, что все эти их подколки могут морально травмировать других детей. Но как им правильно это объяснять? Как на них правильно влиять, чтобы они вырастали в хороших, добрых людей? В очередной раз мне показалось, что я делаю для них далеко не всё, что в моих силах. Но что именно надо было для них сделать? Ответа на этот вопрос у меня, как всегда, не было, зато чувство вины изрядно разгулялось. К нему присоединились чувства жалости и тревоги, и они все вместе принялись водить шумный хоровод в моей голове.

От этого тоскливого безобразия меня отвлекло резкое торможение автобуса и раздавшиеся вокруг безумные вопли: «Вечный Кабадун! Вечный Кабадун!»

Здесь, на Арикаме-6, «Вечный Кабадун!» — это клич террористов. Кабадун — это их лидер, которого они считают полубогом и желают протолкать в верховные правители планеты. В надежде добиться этой заветной цели они устраивают теракты и захватывают заложников. Самое смешное, что никто даже не пытается спорить с тем, что их Кабадун — вечный. Ведь это не имя какого-то конкретного человека, а титул — так издавна зовётся лидер этих фанатиков, облачённый в оранжевую маску. Подохнет один — маску напялит кто-то другой, и получится новый Кабадун. И фанатики, похоже, никогда не кончатся — в любом обществе всегда есть отморозки, готовые верой и правдой служить каким-то, мягко говоря, своеобразным идеалам.

Судя по неспешности моего повествования, можно подумать, что нападавшие действовали вяло и сонно, оставляя нам предостаточно времени для долгих раздумий. Но это было не так! Я — не мастер динамичных описаний, но к фанатикам-кабадунистам у меня претензий нет — не давая нам опомниться, они резко скатились с горы и возникли спереди и сзади от нашего автобуса. Не нужно быть гением, чтобы понять: чуть-чуть зазеваешься, и все двадцать детишек станут заложниками, и, с высокой вероятностью, их прикончат. Потому что идти на уступки террористам на нашей планете сейчас не модно, и вместо выкупа к захватчикам приедет взвод спецназа. Пришлось действовать на своё усмотрение.

Я схватил плазмострел и принялся палить в тех гадов, которые были сзади от автобуса и ближе ко мне. Джемзи поступил так же и взял на себя передних. Мы стреляли из укрытия, а отморозки были лёгкими мишенями на открытом пространстве. Не прошло и минуты, как все мои попадали, и на ногах остался стоять только один. Он стоял и аккуратно целился в меня. Вдруг меня пронзила чудовищная, резкая боль, и всё пропало.

* * *

Не знаю, сколько я был в отключке, но постепенно сознание начало возвращаться. Я находился в каком-то тоннеле, и где-то вдалеке искрился яркий свет. Это и правда был тоннель — железнодорожный, прямо как из кино о старинной цивилизации. Я видел блики света на рельсах. А я теперь кто? Или это не я, а только моя душа? Похоже, что душа, потому что мои очертания вовсе не человеческие. Из всех известных мне форм я больше всего похож на кактус, причём очень ветвистый и без колючек. А как я передвигаюсь? Похоже, что на колёсах. Два моих колеса, неспешно стуча, едут по рельсам, и я всё ближе приближаюсь к стене света. Вот я уже начал пересекать эту стену — часть моего ветвистого тела беспрепятственно прошла насквозь и уже находилась по ту её сторону, как вдруг…

Я открыл глаза и увидел, что лежу и смотрю в потолок, а вокруг меня сконцентрировано рекордное количество непонятных приборов и суетливых медиков. Похоже, что я вернулся в человеческое состояние, причём в относительно живом виде. Медики были несказанно рады своим реанимационным успехам, провели несколько диагностических процедур, отключили от меня часть приборов и позвали моих родителей, которые, оказывается, уже несколько часов тревожно мариновались в коридоре.

Они меня обнимали и обливались слезами радости и, получив на это разрешение врачей, делились со мной пока ещё не известными мне деталями происшествия:

— …Джемзи погиб…

Ну, значит, мне придётся работать с каким-то другим напарником, один-то я не справлюсь с этими немалыми группами туристов-спиногрызов… Так, стоп! Что это со мной? Я ли это? Память — определёно моя, но что с эмоциями? Куда они вообще делись?

— … Пуффо взял плазмострел из его рук и прикончил последнего оставшегося в живых террориста, того самого, который попал в тебя…

Выходит, что ему повезло. Он умно воспользовался ситуацией и эффектно продемонстрировал одноклассникам свою крутость. Наверно, они больше не будут его дразнить. А, может, прикусят язык на пару дней, а потом продолжат своё комедийное представление с новыми силами, хрен их знает… Какая разница, спас он их или нет, всё равно с их точки зрения он обалдеть какой смешной.

— …Тот террорист попал прямо в твой головной имплант. Из-за этого перекорёжило церебральный разъём и повредился мозг. Потребовалось три сложнейших операции, чтобы привести тебя в норму, и во время последней из них показания приборов были критическими, ты был на грани жизни и смерти…

Чтобы всем читателям было понятно, о чём толковали мои предки, приведу свои занудные объяснения. Что греха таить, почти все совершеннолетние граждане Арикамы-6 — немножко киборги. У многих из нас в голове есть так называемый церебральный разъем, с помощью которого к мозгу подключается небольшая дополнительная конструкция — головной имплант. Это компактный компьютер с телепатическим интерфейсом. Каждый человек отдаёт команды своему импланту, обращаясь к нему по имени. Я называл своего Васей.

Так вот. То, что эти уроды убили Васю — это уже наглость! Вася мне, между прочим, в целых две зарплаты обошёлся. Ну ничего, я скоро выпишусь и заработаю на нового Васю, который будет лучше прежнего.

Вскоре к разговору подключился один из врачей:

— Ой, Вы знаете, тут такой деликатный момент… Наверно, всё-таки я могу это Вам предложить, поскольку вижу, что Вы относительно спокойны и неплохо себя чувствуете…

— Так говорите же, не тяните.

— Ваш друг сейчас в этом же здании, в морге. Но через два часа его тело должны забрать, и кремация завтра. Вы вряд ли сможете там присутствовать, поскольку выписывать мы Вас планируем не ранее, чем через несколько дней. Так что сейчас у Вас есть возможность с ним попрощаться.

Я согласился. Моё болезненное тело погрузили в коляску и повезли на экскурсию в морг. Родители пожелали последовать со мной, желая исполнить почётную обязанность группы моральной поддержки.

И вот передо мной открыли холодильник, в котором лежал мёртвый Джемзи. И как же его подстрелили-то? Голова, вроде, цела. Я отодвинул плёнку, прикрывавшую его тело, и увидел аккуратненькую дырку там, где должен располагаться самый центр сердца. Я не удержался и выразил нахлынувшие на меня эмоции:

— Ничего себе! Прям ювелирная работа! Я-то думал, что все эти фанатики — дилетанты и стреляют криво и косо, но на долю Джемзи пришёлся особый талант…

И тут я увидел, что выражение лица моей мамы резко изменилось, и явно не в лучшую сторону. Видимо, она вся извела себя переживаниями обо мне, когда я лежал в реанимации, и мысленно уже смирилась с тем, что я мёртв. А тут вдруг я оживаю и самоуверенно рассуждаю в ключе, не свойственном себе прежнему.

Я оказался прав: потратив не более секунды на то, чтобы вникнуть в смысл моих слов, она издала истошный, душераздирающий вой. Я огляделся вокруг. От столь резких сотрясений воздуха вполне мог бы очнуться кто-то из «пациентов» морга, вскочить и устремиться в безумную пробежку по больнице. Но такого досадного инцидента не произошло.

А мама плакала и причитала:

— Сыночек, что с тобой случилось? Ты раньше был очень добрый, детишек любил, друзей своих жалел. Каждый день вечером рассказывал мне об их проблемах, переживал, и я тоже переживала.

— Возможно, я изменился в лучшую сторону, мам. Подумай об этом. Проблемы детишек и моих друзей — это как раз и есть проблемы именно детишек и именно моих друзей, и ничьи больше. Я был неправ, что сам парился по этому поводу, переваливал их на тебя и заставлял париться тебя.

Судя по выражению её физиономии, она не въехала в простейший смысл моих объяснений. Видимо, зря я старался. Но неожиданно мне на помощь пришёл сопровождавший нас доктор:

— Возможно, у Вашего сына посттравматическое расстройство, сейчас есть смысл отвезти его к психиатру.

На том они и договорились. Меня покатили к этому важному специалисту, а родители отправились домой.

Прошло три дня, и плотности моего графика в эти дни мог бы позавидовать любой бизнесмен межпланетного масштаба: то одни процедуры, то другие, то один философский диалог с мозгоправом, то другой…

Помимо всего прочего, мою личность просканировали и сравнили с результатами предыдущего сканирования, которое я делал три года назад для медкнижки. Выяснилось, что после травмы я похож на прежнего себя только на 61 процент. И меня и доктора очень заинтересовал вопрос, на кого же я теперь похож. Доктор порылся в архивах и выдал:

— Это невероятно! Вы стали похожи на Ондриза, на 94 процента! Скан его личности — свежайший, его сделали позавчера по запросу прокуратуры. Сейчас ведь идёт судебный процесс, понадобилось узнать, вменяем ли он.

— Что ещё за Ондриз?

— Неужели не знаете? Скандальный нарколог, о нём все говорят!

— Видимо, я что-то пропустил. Никогда особо не интересовался светскими новостями.

— Это не светские новости! Это новости науки! Он — выдающийся специалист в своей сфере, занимается авторскими исследованиями… В то же время, ужасный человек — циничный и беспринципный. Недавно, на лекции о вреде наркотиков он привёл в аудиторию девушку, находящуюся в состоянии наркотического опьянения. К своему ужасу, в ней все узнали дочь графа. Несчастная бегала по залу, спасаясь от воображаемого огнедышащего дракона. Вот, посмотрите, в этом интервью он комментирует свой поступок.

Доктор включил для меня запись. На ней фигурировал дядька с седыми волосами и старчески-сутулой спиной, но морщин у него практически не было. Это неудивительно: если он всю жизнь такой же пофигист, как и я сейчас, то даже лет в 70 — 80 морщин ждать не приходится. Переживаний нет, значит и соответствующей мимики нет. Со старичком беседовал журналист:

— Вы знали, что она — дочь графа?

— Разумеется.

— Значит, ошибки быть не могло, и Вы так поступили намеренно. И с какой же целью?

— Занудные научные лекции обычно не производят впечатления на людей. Нужен был живой пример, чтобы все увидели. Полчаса назад мне доставили эту даму, находящуюся в критическом состоянии. Странно было бы скрывать от зрителей столь отменный демонстрационный материал.

— Вы хоть понимаете, что с такой репутацией Вас теперь возьмут к себе разве что кабадунисты?

— Тоже неплохо. Им наверняка нужен нарколог.

А на следующий день психиатр начал навязчиво предлагать мне множество видов лечения, среди которых гипноз, нефтяные ванны и гирудотерапия с присоединением пиявок непосредственно к мозгу.

Для выяснения его истинных намерений пришлось задать очень откровенный вопрос:

— Скажите честно, Вы ведь не надеетесь меня вылечить? Вы всего лишь хотите написать по мне научную работу, в которой будет рассмотрена неэффективность всех этих методов в моём случае?

Он замялся, а потом начал нести какую-то сбивчивую и мало связанную лабуду, и вскоре довольно-таки явно признался, что сейчас пишет диссертацию по народной медицине.

Значит, я правильно раскусил его намерения.

— Так дело не пойдёт, — вынес я свой вердикт. — Просто напишите заключение и отпустите меня.

Заключение было следующим: «Посттравматическое расстройство личности. Атрофия чувств, необходимых для успешных социальных коммуникаций. К работе с людьми не пригоден. Ориентировочный срок диагноза — бессрочно, но рекомендованы ежегодные медицинские осмотры».

Помимо всех этих не очень хороших новостей была и одна весьма весёлая — я получил от государства премию за спасение тех самых детишек в автобусе. Как только она поступила на мой счёт, я заказал себе нового Васю, его принесли и приладили ко мне в тот же день.

Где-то на пятые сутки моего пребывания в больнице ко мне заявился папа и сообщил, что он пообщался с моим психиатром и на основе всей имеющейся информации вынес вердикт: больше мне в родительском доме не место — моя новая личность будет травмировать маму, а без меня маме, видимо, будет спокойней и веселее.

Спрашивается, зачем он лично приперся ко мне с такими новостями? У меня же теперь есть Вася, мог бы через Васю сообщить, дистанционно. Я уже давно замечал, что люди имеют тенденцию вываливать друга на друга всякие гадости в личном общении, с глазу на глаз. И зачем всё это? Возможно, своим личным присутствием они пытаются продемонстрировать какое-то уважение, и получается что-то вроде: «Вот смотри, жестокая реальность вынуждает меня вылить на тебя содержимое городской канализации, но при всём при этом я тебя очень уважаю, да».

Через несколько дней я выписался, ненадолго заглянул домой, чтобы забрать минимальный набор своих шмоток и направился в дом одного из друзей, с которым мы предварительно договорились о предоставлении мне убежища.

Я переступил его порог, и меня там с радостными улыбками встретил тот самый друг и его сестра, которая пришла повидаться со мной и поздравить с выздоровлением. Меня проводили в гостиную и усадили на плетёный диван, перед столиком.

Хозяин квартиры, вроде бы, пошёл на кухню за чаем, но задержался там как-то подозрительно долго. Возможно, это произошло по его предварительному сговору с сестричкой. Мы сидели с ней вдвоём и некоторое время молчали. Наконец, она скинула с плеч шаль, представ передо мной в тонкой кофте с глубоким вырезом и соизволила нарушить тишину скорбными речами:

— Я знаю, как тебе сейчас тяжело, знаю, что ты чувствуешь…

— Откуда? Ты переживала клиническую смерть из-за попадания плазменного заряда в головной имплант?

— Нет…

— Значит, ты открыла в себе телепатические способности? В таком случае, можешь пойти к тому самому доктору, который недавно занимался мной, он по тебе диссертацию напишет. Может, и для тебя в этом деле будут какие-то плюсики, хотя я точно не знаю.

— Нет… Я имела в виду, что могу представить, каково это — перенести такую травму, утратить из-за неё человечность и видеть, как тебя отвергают близкие люди, которые не способны воспринять тебя, морально разбитого и нравственно изувеченного. Но я никогда не отвернусь от тебя, я всегда буду с тобой, потому что я верю в тебя и всей душой надеюсь, что человечность к тебе вернётся. Тебе просто нужна поддержка, немного душевного тепла…

С этими словами она взяла меня за руку и вопросительно уставилась. Чтобы выяснить дополнительные подробности в этой ситуации, я решил немного уйти от обсуждаемой нами темы:

— Кажется, ты встречалась со своим однокурсником?

— Да, так и есть. Но мы не сошлись характерами, и вот уже полтора месяца, как я абсолютно свободна.

— Получается, что полтора месяца одиночества — это тяжёлое испытание для тебя, которое неумолимо толкает тебя к навязыванию своего так называемого душевного тепла всем морально разбитым особям противоположного пола в зоне твоей досягаемости.

Она отдёрнула руку, резко покраснела и закричала:

— Хам! Убирайся отсюда! Я к тебе всей душой, а ты всё пытаешься опошлить.

Недолго думая, я взял антигравитационную сумку со своими вещами и направился к выходу.

На улице начинался дождь. Вначале я просто бездействовал, прислушиваясь к новым ощущениям. Врачи, чтобы упростить себе работу по многочисленным перекраиваниям моей головы, побрили меня налысо, и теперь редкие, холодные капли прикольно стучали по лысине. Но вскоре я пришёл к выводу, что это развлечение всё же не в моём вкусе, и нажал на кнопку на генераторе водоотталкивающего поля, который болтался у меня на шее в виде брелока.

Я направился пешком до ближайшей гостиницы, решив, что погода и ситуация располагают к размышлениям. Почему сейчас меня никто знать не хочет? Видимо, потому что наше общество уже давно представляет собой «хор мальчиков-зайчиков»: буквально с младенчества всем детям включают так называемые «добрые мультики», которые, якобы, учат их быть хорошими людьми. Если ребёнок не пересмотрел помногу раз все эти мультики, его даже в школу не принимают. Сейчас я думаю, что к обучению быть хорошим человеком это не имеет никакого отношения, а просто является принуждением к хронической вежливости и позитивности. Ты можешь люто презирать и ненавидеть своего собеседника, но улыбка и вежливые слова — твоя святая обязанность. Я читал, что раньше, ещё на Земле, такое издевательство над собой (и окружающими!) требовалось разве что от продавцов и менеджеров по работе с клиентами.

Если кто-то начинает говорить, что думает, уважаемая публика на Арикаме-6 воспринимает это так, будто он не иначе, как выпустил из себя кишки и весело размахивает ими у неё перед носом. Ещё примечательно, что такое промывание мозгов имеет эффект бомбы замедленного действия, и проявляется только во взрослом возрасте. Вы же помните, с чего я начал рассказывать свою историю? С того, что один ребёнок передразнивал другого. То есть дети всё-таки ведут себя естественно. Взрослые же как будто бы ходят в намордниках и ждут того же от окружающих. А с меня «намордник» слетел, вот они от меня и шарахаются.

Ладно, с вопросами психологии людей я, вроде, на сегодня разобрался. А что у нас там с более вечными ценностями? К числу вечных ценностей, конечно же, относятся деньги. В первую очередь, на них я смогу купить себе свой собственный домик, откуда меня никто не выставит из-за моего новоприобретённого инакомыслия. Значит, надо заработать. Но как? Доктор написал в своём заключении, что к работе с людьми я не пригоден. Но ведь смотря какая работа. Работа, где нужно быть с ними добрым и милым — да, это теперь действительно не моё. Но работа, где их нужно убивать, думаю, мне вполне по силам. Я вспомнил, что один мой бывший одноклассник уже давно вращается в преступной среде, набираясь там уму-разуму. Завтра можно нагрянуть к нему и поинтересоваться насчёт трудоустройства.

Трудоустройство

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 2 ТРУДОУСТРОЙСТВО

Мой бывший одноклассник, а ныне — злодей и душегуб, выслушал меня без особого интереса, но обещал сообщить, если что-то найдётся что-то подходящее. Похоже, что удача в тот день была явно на моей стороне, потому что он связался со мной буквально через пару часов. Он доложил, что меня приглашают на собеседование на пустыре близ пересечения проспекта Первых Колонистов и Третьей Астероидной улицы в два часа вечера.

Я явился на несколько минут раньше и принялся ждать. Ровно в условленное время подъехала недорогая, потрёпанная тачка и из неё вышли двое — мужчина и подросток лет пятнадцати. Мужчина выглядел не лучше, чем его средство передвижения — одет был небогато и неприметно. Видимо, это нужно было для конспирации. Современные преступники весьма благоразумны, обычно избегают роскоши, чтобы не привлекать к себе внимания, и стараются слиться с толпой. Однако стопроцентная конспирация ему всё равно не давалась — глаза и своеобразная улыбочка выдавали его несомненное чувство превосходства и немалую напыщенность. Обычный среднестатистический обыватель не стал бы ходить с такой рожей.

Не тратя лишнее время на приветствия, этот важный дядя достал из кармана фигрушу — местный фрукт, и положил её на голову бедненького подростка. Затем он небрежно вручил мне плазмострел, велел отойти шагов на двадцать и стрелять в фигрушу.

Парнишка, выполнявший функцию подставки под мою съедобную мишень, в ужасе таращил глаза, неслабо дрожал, но мужественно молчал и не жаловался на свою нелёгкую судьбу. Понятия не имею, кто он такой и откуда взялся. Возможно, он, как и я, недавно заявился к этим деятелям преступного мира и сказал: «Здрасьте, я хочу на вас работать!» А они: «А ты не боишься?» — «Нет» — «Да врёшь ты всё!» — «Нет!» — «Ну ладно, так и быть, проверим. Поехали на пустырь, будем там тестировать твою храбрость».

Я, недолго думая, нажал на кнопку и прострелил фигрушу.

Видимо, практическую часть испытаний я прошёл, потому что мой собеседователь удовлетворённо кивнул, забрал из моих рук данный мне напрокат плазмострел и приступил к теоретической части — занудным расспросам.

— А если бы Вы не попали в фигрушу и убили бы его?

— Значит, я не прошёл бы собеседование. Ну или Вы дали бы мне вторую попытку, положив фигрушу просто на землю или на пень какой-нибудь…

— Хорошо… А если объект, который Вам понадобится устранить, предложит Вам убить меня и предложит больше денег, чем я, Ваши действия?

— Позвольте уточнить, а о чём мы с Вами вообще ведём переговоры? Вы меня собираетесь взять на работу на более-менее постоянной основе, я правильно понимаю?

Он кивнул.

— В таком случае, я поинтересуюсь у него, сможет ли он предоставить мне аналогичные условия. Ведь в любом случае однократная выплата за Вашу ликвидацию вряд ли превысит ту сумму, которую я смогу заработать у Вас за всё время работы.

— А если условия Вас устроят, что тогда?

— Убью Вас и перейду на службу к нему.

— Вы мне не подходите.

Я кивнул, развернулся и пошёл прочь. Секунд через тридцать я услышал его негромкий крик у себя за спиной:

— Эй, господин человекоподобный робот! Я знаю, где требуется работник с такими талантами!

Я обернулся и поинтересовался:

— И где же?

Несостоявшийся наниматель подошёл ко мне и негромко произнёс:

— В прокуратуре. Им новый дознаватель нужен, старый пришёл в негодность. У меня там друг работает, вот его контакты.

Сказав это, он передал нужные данные со своего головного импланта на мой.

— Благодарю! Схожу туда завтра.

Я шёл обратно в гостиницу и размышлял о результатах собеседования.

Вот оно как! Оказывается, некоторые преступники мило общаются с некоторыми исполнителями правопорядка и находятся в курсе дел в прокуратурах. Хотя, собственно, чему я удивляюсь? Так часто бывает, и такое даже в кино показывают, причём это сюжет не новый, а уже сто раз, как надоевший.

Получается, что я завалил это собеседование просто по собственной тупости. Надо было действовать иначе. Не стрелять ни в какую фигрушу, а просто направить плазмострел в голову собеседователя и взять с него торжественную клятву взять меня, такого замечательного человека и отличного стрелка, к себе на работу. Пускай он мамой поклянётся. И надо было пригрозить, что в случае нарушения клятвы эта самая мама умрёт долгой и мучительной смертью, а также папа, жена, любовница, домашний питомец, любимое комнатное растение, или, в крайнем случае будет варварски уничтожена милая сердцу коллекция какой-нибудь экзотической хрени. Но теперь-то я знаю, как правильно вести себя на собеседовании, и впредь подобного слюнтяйства не допущу.

Утром следующего дня я заявился в прокуратуру, и там были очень рады меня видеть. Для начала кадровик дал мне ответить на вопросы теста из двух блоков, по 50 вопросов в каждом.

Первый блок, видимо, был предназначен для отсеивания либо слишком пугливых, либо слишком маниакальных кандидатов.

Вопрос первый. Представьте, что дети жестоко мучают животных. Что Вы при этом чувствуете?

А. Гнев
Б. Ужас
В. Безразличие
Г. Умиление
Д. Восхищение

Вопрос второй. Представьте, что животные жестоко мучают детей. Что Вы при этом чувствуете?

А. Гнев
Б. Ужас
В. Безразличие
Г. Умиление
Д. Восхищение

Второй блок, насколько я понял, предназначался для выяснения, не страдает ли кандидат кретинизмом в обращении с различными приборами.

Вопрос первый. Ваш уровень владения стандартным авто-поваром?

А. Не знаю, у меня его никогда не было.
Б. Постоянно путаю все эти режимы и кнопочки.
В. Иногда, бывает, загружу туда лук и масло и поставлю в режим «кофе», но в целом всё нормально.
Г. Ни разу ни в чём не ошибался.
Д. Я — гений автоматической кулинарии!

Будучи в восторге от моих результатов по тестам, кадровик решил приступить к практическим испытаниям. Он повёл меня по длинным коридорам в дознавательный кабинет, где сейчас временно дежурил какой-то дядька, выписанный из соседнего графства. Работу в нашей прокуратуре он совмещал с работой в своей, поэтому трудился всё это время на износ.

По дороге я поинтересовался, что случилось с предыдущим штатным дознавателем.

— Его погубил чрезмерный трудовой энтузиазм, — признался кадровик. — Он начал практиковать в обычной жизни примерно то, чем занимался на работе, только с помощью подручных средств. Первой и последней его жертвой стала тёща, разные куски которой с трудом обнаружили в разных графствах… И то, вроде, ещё не все… В связи с этим он отбывает срок в местах лишения свободы, поэтому на работу являться не может.

Меня просто привели в рабочий кабинет и наблюдали за моей реакцией, пока тот ударник труда, горбатившийся в две смены, выведывал все секретики какого-то мелкого наркодиллера. Очевидно, этих ребят очаровала моя абсолютно невозмутимая рожа во время присутствия при столь душещипательных событиях, поэтому они решили, что из меня, возможно, будет немалый толк, и отдали на две недели на обучение моему старшему коллеге.

Как его звать, я не помню. Про себя называл его «Дядька Ворчун», а вслух на «Вы». Две недели я наблюдал за его работой, задавал вопросы и слушал его объяснения. Дядька Ворчун показал мне прибор «Инквизитор» и три главных программы — Торквемада, Сиснерос и Лоайса. Как выяснилось, эти причудливые называния были даны им в честь известных мучителей прошлого, которые жили на Земле очень давно, ещё за несколько сот лет до изобретения самых примитивных космических полётов. А слово «инквизитор» служило общим названием для всех этих мучителей. Кажется, они мучили людей, опираясь на какие-то религиозные концепции. Хотя я могу ошибаться, потому что в такой древней истории не силён… Каждая из программ имела десять режимов, начиная с режима 0 и заканчивая режимом 9. Режим 0 применялся для смертной казни, и использовался не столь уж редко. Переходник от прибора подключался напрямую к церебральному разъёму. Дядька Ворчун мне рассказывал, что попадались и такие выдающиеся личности, которые не удосужились обустроить своё тело вышеназванным разъёмом. Но они были не нашей заботой, их свозили в какое-то далёкое графство практически на диаметрально противоположной стороне нашей луны, и к ним там применялись неизвестные нам, принципиально иные методики.

Также мой наставник показал мне другой немаловажный прибор — Детектор правды, который определял, являются ли вопли допрашиваемых чистосердечными признаниями, или же лишь плодами их богатой фантазии. А ещё он поделился со мной тонкостями правильного построения диалога и постановки правильных вопросов во время допроса. Его персона мне в чём-то понравилась, но он не смог стать моим новым приятелем взамен сбежавших друзей. Совсем забыл сказать, что все мои бывшие друзья, познакомившись с моей новой личностью, упрыгали от меня, как кузнечики. А что касается непосредственно Дядьки Ворчуна, он слишком любил жаловаться на жизнь, и это явно его не украшало. За эти две чудесные недели я узнал от него не только многие подробности нашего ремесла, но и всю гамму его душевных переживаний.

Начнём с того, что Дядька Ворчун, совсем как ветряная пятнадцатилетняя девушка, не могущая определиться между двух своих поклонников, никак не мог взять в толк: свалившаяся на него работа в две смены — это хорошо или всё-таки плохо. С одной стороны, это было плохо, поскольку он уставал, как ржавый робот. А с другой стороны, это было хорошо, ибо давало дополнительный доход для покрытия его астрономических расходов. А расходы были следующими: две дочери, постоянно требовавшие новый модный шмот, и старый пёс с больными почками, в которого ветеринары вцепились мёртвой хваткой и требовали носить к себе чуть ли ни каждый день. В довершение ко всему, у него ещё и жена была ворчливая — и об этом я тоже наслушался: всё во всех подробностях и в цитатах.

Итак, прошло две недели: посиделки, разговорчики и учебные задания закончились, и настал решающий, критический момент — собеседование с самим директором нашей прокуратуры. Я сидел в одиночестве в рабочем кабинете, дожидался его явления и время от времени лакомился конфетами — я их люблю. Наконец, опоздав минут на тридцать, он вошёл, закрыл за собой дверь на замок и сказал:

— Ну что, приступим? Так как ты уже без пяти минут наш сотрудник, я вполне могу поделиться с тобой внутренними новостями нашей организации. Я только что из центрального управления, и мне там сказали, что в нашу работу нужно внедрять экспериментальные, творческие методы. Так что я решил начать их применять прямо сейчас. Это будет не просто собеседование, а реалистичное моделирование ситуации. Я сяду в пыточное… то есть в дознавательное кресло и буду изображать объект твоего допроса. Ты должен будешь выведать у меня, какое число я загадал, а моей задачей будет сохранить это число в тайне. Вот, конверт, в котором лежит бумажка с загаданным числом, кладу на стол — в конце допроса по нему можно будет свериться. Ты можешь изображать, что нажимаешь на кнопки, включаешь свои программы, и рассказывать мне, что должно со мной от этого происходить — ну, это самое… ощущение, что меня жарят заживо, душевные терзания, зубная боль, трёхголовые монстры во мраке, и всякое такое… Прибор всё равно отключён от питания, я велел твоему наставнику его отключить.

Я улыбнулся и оценил его креативность:

— Согласен, отличный подход! В нём и правда есть что-то свежее и творческое. Давайте я Вас тут в кресле зафиксирую для большей реалистичности…

Затем я нажал на комбинацию кнопок на панели «Инквизитора» и загорелся зелёный индикатор, сообщающий о работающем питании. Я подключил к директору переходник, затем я продолжил:

— Я хоть и начинающий сотрудник, но не бездарный, и легко смог подглядеть и запомнить коды активации. Не хочу я играть с Вами в угадывания циферок, Вы уж извините. Мне гораздо интереснее Ваша подпись в распоряжении о зачислении меня на работу. Вы готовы её поставить?

Директор исторг в мой адрес поток проклятий, однозначно свидетельствовавших о том, что ответ пока что отрицательный.

Я ответил ему:

— В таком случае Вы создаёте необходимость применить к Вам программу Торквемада в режиме 8, в течение трёх с половиной минут.

Три с половиной минуты — ровно столько длится одна песня, которая в тот момент соответствовала моему настроению. Я задал все нужные настройки, включил всё, что требуется, дёрнул рубильник. На экране замигали цифры обратного отсчёта. В тот же момент я мысленно скомандовал: «Вася, музыку. Композиция 117», и мой головной имплант полностью заглушил крики директора в моём сознании приятной мелодией.

Я пошёл на такие радикальные меры, потому что помнил про результат предыдущего собеседования, и в этот раз решил не оставлять себе права на ошибку и действовать наверняка.

Когда песня закончилась, и обратный отсчёт времени достиг нуля, я снова обратился к сидевшему передо мной человеку:

— Итак, теперь Вы готовы подписать распоряжение? Считаю нужным сообщить Вам о своих планах. В случае Вашего отказа я намереваюсь включить режим 7 на то же время. Напоминаю, что чем меньше номер режима, тем тяжелее его переносить.

Директор совершенно явно высказал своё согласие, и через пару мгновений я стал полноценным, официальным сотрудником прокуратуры, поскольку в электронном распоряжении о принятии меня на работу красовалась ментальная подпись директора, поставленная им с помощью его головного импланта.

После чего я его отпустил спокойно идти дальше по своим делам. Сегодня на прощание он мне выдал:

— Мерзкая скотина! Вякнешь кому-то хоть слово о том, что тут произошло, я устрою тебе такое, что все эти твои режимы и программы вместе взятые тебе покажутся раем!

— Благодарю, что пошли мне навстречу. Разумеется, я буду хранить молчание об этом неловком моменте, — сказал я с довольной улыбкой.

Итак, начались трудовые будни. Но я не намерен подробно о них рассказывать. Я ведь не маньяк, и не трудоголик какой-нибудь. Я не помешан на своей работе, и не вижу смысла сочинять о ней целый роман.

Встреча

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 3 ВСТРЕЧА

Однажды на работе я случайно встретил женщину в коридоре, которая произвела на меня огромное впечатление! Она была чудовищно худа, на лице её красовался толстый слой белого тонального крема, вокруг глаз был макияж, имитирующий глазницы черепа, и облачена она была в длинный чёрный плащ с капюшоном. Я сразу предположил, что у неё, наверно, специфическое чувство юмора, наподобие моего, и мне стало интересно.

Я мысленно скомандовал своему головному импланту: «Вася, снимок! Радиус — пятнадцать метров». Мой Вася послушно сделал для меня объёмный снимок окружающего пространства, в которое попала и заинтересовавшая меня особа. Программа распознавания лиц быстро установила, что зовут её Брайла, и её код — БА623879866. У каждого из нас есть свой код. В случае с Брайлой он означает следующее: Б — первая буква имени; А6 — родная планета, луна или космическая станция, то есть Арикама-6; 23879866 — просто автоматически присваиваемый порядковый номер. Я залез в интернет в поисках досье на неё. Интернет — это очень полезное, древнее изобретение человечества. Раньше приставка «интер» в этом слове означала «международный», а теперь она означает «межпланетный», но само слово осталось прежним. Интернет позволяет всем компьютерам, в том числе и нашим головным имлантам, обмениваться информацией.

Её история оказалась занимательной. Не так давно её родители-учёные участвовали в тестировании экспериментального реактора на основе недавно открытого химического элемента наврония. Происходило это на Арикаме-3, и там же с ними жил их младший сын, брат Брайлы. Но нежданно-негаданно реактор взорвался, и сгубил всех присутствовавших. На Брайлу такие новости повлияли не очень хорошо, и она перестала есть. Лечиться она вовремя не захотела, а когда обратилась к врачам, было уже слишком поздно. Единственное, что они могли ей предложить — это капельницы. И вот она утром и вечером ездит в поликлинику на капельницы, а дни проводит на работе в прокуратуре. И существовать ей осталось, судя по прогнозам, ещё один-два месяца, а дальше — кирдык.

В целом, я не настолько плохого мнения о современной медицине, чтобы всерьёз подумать, что эта дама неизлечима. Скорей всего, она просто недостаточно старалась, и не ко всем врачам ходила. Мозгоправов, наверно, и вовсе обошла своим вниманием. А то тот самый, который диагностировал меня, наверняка смог бы заставить её жрать с помощью своего чудо-гипноза, нефтяных ванн и пиявок, которые ставятся непосредственно в мозг через распил в кости черепа. Но, как говорится, насильно жив не будешь. Не хочет жить — что ж, её право.

Поразмыслив над медицинскими аспектами вопроса, я вернулся к изучению досье.

Раньше она была обычной офисной крысой — ну ладно, так уж и быть, не крысой, на снимках до столь лютой диеты она выглядит нормально — офисной мышью. Теперь же начальство перевело её на новую должность — сидеть в кабинете, предназначенном для подачи незначительных жалоб, и принимать эти самые жалобы, заполняя документацию.

Какое странное служебное решение. Это ведь можно воспринять, как понижение по службе. А может, просто перевод на более простую, но более посильную для ослабевшего организма работу? И как же она, интересно, с ней справляется? Травма пресекла существование многих моих чувств, но только не любопытства. В тот же день я пошёл разведать — издалека понаблюдать за её работой.

Позволю себе небольшое лирическое отступление. Зачем вообще люди должны лично являться для подачи заявлений в прокуратуру? Более того, зачем большинство наших сотрудников, в том числе и та самая Брайла, должны пять дней в неделю являться на работу? У нас же есть интернет, и всё может происходить дистанционно. Но всё не так-то просто. Человеку, для того, чтобы оставаться в своём уме, как правило, нужно куда-то ходить и с кем-то говорить. И говорить нужно именно ртом, а слушать — именно ушами, и на одном только общении с помощью имплантов с телепатическим интерфейсом далеко не уедешь. Поэтому наше общество специально не использует весь арсенал доступных технологий на полную мощность и искусственно усложняет людям жизнь для их же блага.

Итак, я решил сегодня выяснить, зачем же Брайла нужна в кабинете бытовых жалоб. Я спустился на первый этаж и зашёл в приёмный зал. На входе меня встретила симпатичная секретарша, и вот уже почти начала приветливо улыбаться, как вдруг узнала меня, побледнела и просто отошла в сторону, чтобы я мог беспрепятственно пройти, куда хочу. Да уж, репутация у меня отличная, и заработал я её так быстро… Я встал недалеко от неё и начал наблюдать.

Через некоторое время в зал зашёл какой-то старый дедулька и принялся рассказывать секретарше страшную историю о том, что каждый вторник у него пропадает один носок, и что, по его предположению, эти регулярно повторяющиеся диверсии — дело рук его соседа.

— В кабинет бытовых жалоб, пожалуйста, — мило улыбаясь, сказала она.

— Как это «бытовых»?! Ведь это может оказаться событиями государственной важности! Возможно, что мой сосед ворует мои носки и снабжает ими террористов.

— Мало ли, что может оказаться?… Пока что Вы можете заявить в кабинет бытовых жалоб, и Ваше заявление обязательно рассмотрят.

— Ну ладно, — обречённо сказал дедуля и потопал туда, где, по имевшимся у меня данным, его ждала Брайла.

Он переступил порог кабинета, закрыв за собой дверь. Через пару секунд дверь распахнулась вновь, из неё выпрыгнул тот самый дед и без оглядки, с удивительной для его возраста прытью, помчался прочь — из кабинета, из зала и из здания прокуратуры.

— И это типичная реакция посетителей кабинета бытовых жалоб? — Поинтересовался я у секретарши.

— В принципе, да, — ответила она. — Сбегает каждый второй посетитель.

Кажется, я понял, почему Брайлу после кардинальной смены облика перевели работать в этот кабинет — её внешний вид помогает отсеивать лишних посетителей. А ведь чем меньше заявлений подаётся, тем проще работать. Рациональный ход.

В кабинеты более важных жалоб её бы сажать не стали, потому что если дело — серьёзное, то заявление подашь кому угодно, хоть крабу трёхметровому.

* * *

Если вы думаете, что я на работе только тем и занимаюсь, что пытаю людей, вы ошибаетесь. Наш мир не настолько плох, и такого количества преступников просто нет. Поэтому в рабочие часы у меня много свободного времени, и я завёл себе глуповатое, но смешное хобби — вёл свою страничку в интернете, куда выкладывал свои мысли и впечатления. Начальство в целом было не против, но слегка меня ограничивало — я не должен был раскрывать никаких фактов насчет своей работы, которые до сих пор не являются общеизвестными.

И вот однажды вечером, в самом конце рабочего дня, скучающе сидя у окна с кружкой, я скомандовал «Вася, запись текста. Я сижу у окна, пью кофе и думаю о нём. Он сидит сейчас в дознавательном кресле, и пятый режим вот-вот закончится. Вот я и размышляю: если не сознается, следующим запускать четвёртый или всё-таки сразу третий… Конец записи».

«Думаю о нём» я сказал совершенно серьёзно — тут и правда было над чем поразмыслить. Всё началось с того, что этого маньяка ко мне привели в сопровождении следователя, который сказал, что параллельно с моими методами дознания намерен сегодня испытывать и свои, авторские. С этими словами он поставил на стол изъятый у маньяка артефакт — синюю вазу, на которой белой краской было неаккуратно нарисовано человеческое ухо. Я заглянул внутрь и увидел там кучку сушёных ушей. Ну что я могу сказать? Никакой конспирации! Не умеет этот маньяк скрывать свои ценности. Грибочек на вазе бы нарисовал, что ли, или, например, котёнка. А ухо явно не годится.

Мы закрепили этого незадачливого коллекционера в дознавательном кресле, следователь поочерёдно доставал из вазы уши, тыкал ими маньяку в лицо и пытался узнать, что за люди ранее являлись законными обладателями этих ушей, и где они сейчас. Маньяк же истерично смеялся, обнажая не очень здоровые зубы, гордо величал себя мазохистом и требовал дознавательных процедур с помощью прибора «Инквизитор». Вот я и включил его на пятый режим, сидел, пил кофе, смотрел в окно, диктовал свои мысли Васе и рассеянно перебирал руками уши, лежавшие в вазе. Они своеобразно шуршали. А следователь за это время успел куда-то смыться, пожелав продолжить свои эксперименты поутру. Если бы традиционные методы не увенчались успехом.

Вдруг я услышал топот и крики в коридоре. Открыв дверь, я увидел, что сотрудники радостно куда-то бегут. Я схватил кого-то за рукав и поинтересовался:

— Куда это вы все собрались?

— На корпоратив… — Нехотя ответил он мне.

— А что празднуете?

— Получение зарплаты в семнадцатом месяце этого года. У нас каждый месяц такие корпоративы, ты не знал?

Вот оно что! Это и объясняет внезапное исчезновение следователя — тоже на корпоратив попёрся.

Ну конечно, у меня и характер теперь противный, и работа под стать, поэтому они все меня не любят и на корпоративе видеть не хотят. Но ведь это всё взаимно: я их тоже не люблю… Интересно, а кого же я люблю? Ну, можно сказать, я люблю Васю — он очень полезный и дорогой — где-то половину моей теперешней зарплаты стоит. А ещё я люблю конфеты, и вообще сладкое люблю… Кстати, о еде. На любом корпоративе можно на халяву наесться салатиков. Значит, мне обязательно надо туда сходить.

Поэтому я вернулся в свой кабинет и выключил «инквизитора». Маньяк-мазохист, перестав испытывать страдания, недовольно поморщился. Я нажал на кнопку вызова охраны и сказал дежурным охранникам:

— Так, этого — в камеру, уши — в хранилище вещественных доказательств. Допрос я продолжу завтра. А я пошёл на корпоратив.

Проникнув в ярко освещённый зал с жующими, пьющими, болтающими, смеющимися и танцующими коллегами, я взял тарелку и наложил себе пять самых интересных на мой взгляд салатиков — каждого по чуть-чуть, примостился где-то в уголочке и приступил к дегустации пищи и наблюдению за окружающими меня человеческими существами.

В зале творилось нечто беспрецедентное! Внимание большинства мужчин было сосредоточено на Брайле — они кучковались вокруг неё и создавали нелепую суету.

Когда она сказала, что хочет покурить, но сигареты закончились, все курящие мужчины как по команде вытащили портсигары из своих карманов и начали наперебой предлагать ей эти свои богатства — всевозможных сортов и марок. Создавалось впечатление, что если она скажет «Ой, я совсем ослабла, надо бы в уборную, а ноги не несут», они ей притащат горшок. Хотя нет, скорей всего, они горшок даже не донесут до неё, потому что в коридоре все передерутся за честь передать этот ценный предмет своей обожаемой леди. Я чуть было ни подумал, что у этих ребят очень странные вкусы в плане женской красоты, но тут меня осенило! Я вспомнил одну немаловажную деталь из её досье, которой вначале почему-то не придал значения: она получила гигантскую сумму по страховке из-за гибели её родителей, а также унаследовала от них несколько объектов недвижимости и транспортных средств. Среди них были даже межпланетные катера. Каждый второй желает на ней жениться, а через пару месяцев стать счастливым наследником крупного состояния.

И тут до меня, возможно, начал доходить смысл её прикола со «смертельным» макияжем и чёрным плащом. Окружающие только и делают, что возятся вокруг неё с сожалениями и намёками на её скорый отход в мир иной. Она просто решила немного им подыграть, доводя ситуацию до абсурда — «Да-да-да, вы совершенно правы, я умираю очень-очень скоро. Да и вообще я выгляжу так, будто уже нахожусь на том свете». Вряд ли кто-то из её окружения понимает смысл этой шутки, но главное, что ей самой-то хоть смешно. Наверно. А смеяться в одиночестве — лучше, чем не смеяться вообще.

Апофеозом этого безобразия стало выступление какого-то человечка невысокого роста с намечающейся лысинкой. Он соизволил зачитать собственноручно написанное стихотворение, посвящённое ей.

Ускользающая красота,
Прекрасных мыслей чистота,
Ты скоро грешный мир покинешь,
В могиле хладной ты остынешь.
И даже моя вечная любовь
Не сделает вновь тёплой твою кровь.
И за тебя готов я умереть,
Драгоценную жизнь чтоб твою сберечь.

Этот полёт поэтической мысли был столь впечатляющим, что я не смог остаться равнодушным и нагло высказал своё непрошеное мнение:

— Это просто омерзительный стих! Будь я на её месте, я свалился замертво бы прямо тут. Кстати, я знаю, как вы все меня «любите», — я изобразил кавычки указательными и средними пальцами обеих рук, — поэтому возьмите на заметку: попросите его посвятить свой следующий стих мне. Услышав такое, я точно сдохну… Так, муза выдающихся современных поэтов, пойдём проветримся!

Услышав моё предложение о совместной прогулке, человекообразный скелет сделал над собой усилие, встал и медленно направился в мою сторону.

«Поэт» попытался этому воспрепятствовать:

— Не ходи с ним, ты же знаешь, у него все руки в крови!

— Ты что не знаешь, что моя работа с кровью никак не связана? А если бы и была связана, я всегда соблюдал бы гигиену и мыл руки после работы.

В тот момент бледная умирающая дева уже дотопала до меня на своих худющих ногах, и мы направились к выходу. А «поэт» продолжал, обращаясь к окружающим:

— Он даже образных выражений не понимает! Как он может судить мои стихи?

— Конечно же, никак! Что он может понимать в поэзии? У него же все чувства атрофированы!

— Нет, не все, — возразил я, — а только те, которые требуются для социальных коммуникаций. Про эстетическое чувство там ничего не сказано. Сейчас покажу вам справку.

Я мысленно скомандовал своему импланту: «Вася, проекция справки!», и огромная надпись «Да здравствует 17-я зарплата!», растянутая на всю стену, сменилась отображением хранившегося у меня медицинского заключения. Все присутствовавшие, будучи работниками прокуратуры, с интересом уставились на этот документ с целью его тщательного изучения. Видимо, они проверяли точность формулировок, подписи, печати… Про меня, про Брайлу и про стихи они на минуту забыли. Поэтому мы, никем не замеченные, вышли-таки из зала и оказались на свежем воздухе.

И о чём же мне с ней говорить?… А, точно, придумал!

— Я смотрю, у тебя неплохо получается косплеить смерть, аутентично так. Но я предлагаю одно усовершенствование — заплети себе косу.

— Зачем?

— Как «зачем»? Смерть должна быть с косой.

— А, точно. Но ведь смерть обычно рисуют не с той косой, которая из волос, а с той, которой косили траву.

— Я понимаю, но где ж ты сейчас найдёшь такой артефакт? Разве что слетать на Землю и какой-нибудь музей ограбить…

Так мы с ней болтали обо всяких пустяках, а потом я предложил ей попозировать для нашего совместного снимка. Снимок получился хороший, атмосферый, и я выложил его на свою страничку с подписью «Палач и Смерть».

А потом она отправилась на эти свои капельницы, а я — домой.

Перед сном я решил проверить свой улов задниц. Объясняю: если кому-то в интернете что-то нравится, он может поставить сердечко, а если не нравится, то перевёрнутое сердечко, которое, как известно, имеет очертания задницы. И вот, мой снимок с Брайлой за эти несколько часов побил все мои личные рекорды. Он набрал целых 513 этих знаков общественного порицания. Для сравнения, моё сегодняшнее изречение про то, как я «пью кофе и думаю о нём», удостоилось лишь восемнадцати. Комментарии тоже были, причём несколько десятков. «Вася, чтение комментариев! — Скомандовал я. — Голосовой режим — писклявый, гнусаво-картавый».

«Изверг! Кто тебе дал право называть эту несчастную девушку смертью? Негоже смеяться над чьим-то внешним видом! Да и вообще, самая важная красота — это внутренняя! У Брайлы она определённо есть! Ведь если человек так убивается из-за смерти близких, что отказывается принимать пищу, значит, такие слова, как „любовь“ и „привязанность“ для него — не пустой звук. Это и украшает человека. А у тебя, урод моральный, нет никакой внутренней красоты! Более того, в твоём случае она даже мимо не проходила».

«Снимок специально сделан с малым радиусом, чтобы не было видно, где эти двое находятся, и что их окружает. Но по страданиям и неподдельному ужасу, которые легко угадываются в глазах несчастной девушки, становится очевидно: находятся они в пыточном кабинете, как раз, где работает этот нечеловек, и он пригрозил ей жестокими пытками, если она откажется выполнить его гнусную прихоть и сняться с ним».

И подобной «благодати» было ещё очень много. Я тут, понимаете ли, занимаюсь общественно-полезной работой: допрашиваю преступников, чтобы прокуратура могла раскрыть преступления, наказать их и их сообщников, и навсегда отбить у них охоту на такие безобразия. Я помогаю обезвредить тех, кто убивает бабушек ударом цилиндра от магнитного двигателя по голове; тех, кто незаконно добывает интимные снимки благопристойных граждан с их жёнами и показывает эти снимки их ревнивым любовницам; тех, кто отрезает человеческие уши и складывает их в синие вазочки, в конце-то концов! Но стоит мне выложить на всеобщее обозрение своё изображение в компании заинтересовавшей меня девушки, как граждане, на благо которых я тружусь, поливают меня помоями. Так и живём.

Шоппинг

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 4 ШОППИНГ

Выяснилось, что у нас с Брайлой обеденный перерыв в одно и то же время, и мы стали проводить его вместе. Вначале мы шли в курилку. Она пускала дым, а я просто стоял. А потом направлялись в столовую. Я ел, а она просто сидела. Создавалось иллюзорное впечатление, что мы — существа принципиально разных биологических видов, и она питается дымом, а я — обычной пищей.

Разговаривали мы о чём угодно, только не о её болезненном состоянии и предстоящей смерти. Я отлично понимал, что на эту животрепещущую тему с ней вдоволь общаются её «поклонники». Да и как я могу высказывать жалость к кому-то, если не способен её испытывать?

Она рассказывала курьёзные случаи из своей работы в кабинете бытовых жалоб. Например, о том, как одна женщина приходила к ней три раза с жалобами на свою мать, и Брайла каждый раз её отшивала. Суть претензий сводилась к тому, что мать выглядела моложе дочери, и дочь требовала проверить, всё ли тут законно. Может быть, здесь замешаны какие-то нелегальные технологии и препараты… Когда Брайла отказала ей в третий раз, эта женщина в сердцах выругалась: «Вечный Кабадун!». Брайла нажала на тревожную кнопку, вбежала охрана и схватила настойчивую посетительницу. Потом её четыре часа допрашивали, с какой целью она произнесла клич террористов: было ли это просто ругательство, или же обозначение своей причастности к терроризму. После этого она ни разу больше не беспокоила Брайлу, и вообще «забыла» дорогу в прокуратуру.

Создавалось впечатление, что она не хочет рассказывать о своей жизни до поступления на работу в кабинет бытовых жалоб. То ли эта работа такая хорошая и смешная, что ни о чём другом и думать не хочется, то ли вся её предыдущая жизнь была так или иначе связана с её ныне покойными родственниками, и она не хотела ворошить эти воспоминания, чтобы случайно не откинуться раньше установленного врачами срока.

А я мог одинаково легко болтать обо всех периодах своей жизни, и меня ничего не смущало. Я отлично помню, как меня отвозили смотреть на Джемзи в морге, как он при этом выглядел, и где именно в нём красовалась аккуратная плазменная дырка. Тем не менее, мне не составляло никакого труда рассказывать Брайле о том, как мы с ним в детстве прогуливали школу и ходили в тир, и как почти слёзными мольбами напрашивались в походы со взрослыми группами по опасным маршрутам. Также Брайла от меня узнала о том, как я по глупости пошёл в Колониальный Институт на факультет терраформирования, а потом тоже по глупости вылетел оттуда; и о том, как я почти три года в лесах и в горах выгуливал группы современной молодёжи возрастом от шести до двенадцати лет.

А на пятый или шестой день нашего общения я вдруг выдал:

— Слушай, я тут задумался о своём неэтичном поведении… Я захотел исправиться. Все уже заранее скорбят о твоей скорой кончине и, видимо, готовятся к твоим похоронам. И я решил от них не отставать. Пошли со мной по магазинам, хочу прибарахлиться для этого важного мероприятия.

— Хм, — сказала Брайла, размышляя над услышанным, — Ну давай сегодня, после работы.

Мы встретились, как и договаривались, и я вызвал такси до ближайшего торгового центра. Видимо, из-за того, что сегодня был вечер перед выходным, на дорогах было куда оживлённее, чем обычно. И в тот момент, когда я делал заказ, свободных робо-такси не оказалось. Пришлось брать человеческое. В отличие от робо-такси, человеческое управляется живым водителем, и стоит раза в полтора дороже. В современных машинах живой человек за рулём вовсе не является принципиально важным элементом, поэтому человеческие такси играет роль своеобразного аттракциона. Обычно его заказывают те, у кого есть лишние деньги, и кому не с кем поболтать. В особо тяжёлых случаях они просто берут такси от дома, велят водителю навернуть пару кругов по графству, болтают с ним, а потом требуют доставить себя обратно домой. Нетрудно догадаться, что для таксиста в наше время главное профессиональное качество — разговорчивость, и никакие другие не требуются.

Я не был поклонником человеческих такси, но сегодня пришлось сделать исключение. Ну и ладно — пускай Брайла покатается на такой штуковине, чтобы ей жизнь мёдом не казалась. А то, понимаете ли, расслабилась девочка: днём сидит в своём уютном кабинетике, утром и вечером лежит под капельницами, и всё. Пускай сегодня на неё кто-нибудь обрушит мощный словесный поток…

Заказанный мной болтун, то есть таксист, прибыл через пять минут. При виде Брайлы он слегка вздрогнул, но быстро пришёл в себя, дождался, пока мы загрузимся, и, как ни в чём ни бывало, поехал.

— Что-то устал я сегодня, — начал он болтать. — Оно и не удивительно. Сейчас двойка проходит от нас рекордно близко, и это вызывает электромагнитные бури. Хорошо, что здесь, в машине, стоит кондиционер с антимагнитным эффектом, а то ещё хуже было бы. Но это ещё ничего, а вот послезавтра ожидается сильнейший циклон, который движется к нам из седьмого графства… А вы-то как себя чувствуете?

— Нормально, — ответил я.

— А Вы, девушка?

— Тоже, — ответила Брайла.

Под словом «двойка» он подразумевал Арикаму-2, одну из лун огромной, непригодной к жизни планеты Арикама. Нетрудно догадаться, что луна, на которой мы живём, Арикама-6, неофициально называется шестёркой. Он ещё долго болтал о двойке и о своих страданиях, вызванных её избыточной близостью к шестёрке, и это меня натолкнуло на мысли о тех временах, когда я водил детские группы в походы. Детишки тоже любили поболтать, и тоже делились со мной своими страданиями из-за двоек, только других…

— Что-то вы неразговорчивые какие-то. Устали? С работы, наверно, едете?

— Угу.

— А что за работа, если не секрет?

— Не секрет. Мы с Вами почти коллеги. Моя работа заключается в том же, что и Ваша — я заставляю людей говорить.

— Таксист, что ли?! Я скорей съем свой имплант, чем в это поверю.

— Нет, я — палач. Обычно пытаю людей, чтобы они отвечали на мои вопросы, а иногда и казню.

— И ты бы и меня смог казнить?!

— Конечно, если будет такой приказ.

— И её?!

— Ну, если будет приказ, то казню, конечно. Но очень маловероятно, что такой приказ будет мне отдан. Она — человек законопослушный, и казнить её не за что. Она скоро сама планирует умереть, естественной смертью.

Похоже, мне удалось осуществить невозможное! Болтун заткнулся и в ближайшие пять минут не проронил ни слова. Но вдруг за него взялась Брайла:

— Чего молчите? Мы что, зря переплатили за такси с живым человеком? Перескажите какую-нибудь книгу, что ли…

— Последнюю книгу я прочёл десять лет назад, когда я был ещё не женат и без детей, и у меня было свободное время… Это была книга из серии древней земной литературы, и воспринимал я её не модным нынче методом прямой закачки в мозг, а именно читал — по словам, состоящим из букв, и все примечания тоже читал! Начинается она с того, что дядя главного героя при смерти. Он едет навещать своего дядю и думает что это гадко — притворно жалеть умирающего человека, а на самом деле мечтать поскорей получить его наследство. Тем не менее, он понимает, что ему, скорей всего, предстоит действовать именно так…

— Жизненно. Эти древние писатели — вовсе не дураки, — обрадовалась Брайла.

Мы доехали, расплатились и пошли в торговый центр. Там мы ввалились в первый попавшийся магазин, и я пристал к продавщице:

— Здравствуйте, я подыскиваю костюм, в котором пойти на похороны.

— Чьи? — Машинально спросила продавщица. Ведь если говорят «Я подыскиваю подарок», нужно спросить «Для кого?». Насчёт похорон, наверно, всё аналогично.

— Её, — я указал на свою спутницу. — Мне пожалуйста что-нибудь поярче… Её предстоящие похороны — событие значимое, не хочу выглядеть на них, как унылое убожество.

Продавщица захлопала глазами, которые из удивлённых моментально превратились в раздражённые.

— Шутить надумали?! У меня тут час-пик, и я не собираюсь тратить время на ваши развлечения. Вон отсюда, психи! Живо! А то сейчас прокуратуру вызову!

И тут я понял, что общение с продавцами-людьми — это явно не мой конёк. Значит, нам просто надо в другой торговый центр, где людей заменяют роботы. Из-за использования роботического труда цены там чуть-чуть ниже, но ехать туда значительно дольше.

На выходе из торгового центра мы поймали того же таксиста, потому что он не успел за это короткое время никуда уехать. Он продолжил свой литературный рассказ, затянувшийся где-то на полчаса. Когда мы подъезжали к торговому центру с роботами, он повествовал нам о том, как главный герой намеревался устроить поединок на пороховых пистолетах с одним своим юным соседом. Я на это сказал:

— Вот это тоже жизненно. Вы даже не представляете, какие странные орудия люди могут использовать, чтобы убивать своих близких людей. И чем более близки эти люди, тем более странными могут оказаться орудия.

Мы доехали, расплатились и пошли в торговый центр.

Общение с роботами не вызывало абсолютно никаких проблем: на похороны — так на похороны, яркое — так яркое… Я выбирал свою покупку очень долго и придирчиво. Во-первых, раз уж я сподобился отправиться на шоппинг, причём не один, а в хорошей компании, то надо подойти к делу со всей серьёзностью и занудствовать до конца. Во-вторых, я не имел чётких представлений о том, что именно мне было нужно. Я примерял на себя то одно, то другое, рассматривал свой вид во всех проекциях, придирался ко всему: цвету, фасону, материалу… Наверно, будь продавцы-консультанты людьми, они бы меня прокляли… Я чуть было ни купил одну жёлтую мантию, но меня остановил её состав: 55 % диполипласта и 45 % хлофуса. Если было было хотя бы 50 на 50, то я бы взял, но 55 и 45 меня не устроило. Брайла еле передвигала ноги, измождённо садилась при каждой возможности и очень часто нудила, как она устала, и что ей уже пора «кормиться» капельницей. Я её уговаривал потерпеть ещё немного, ведь не зря же мы добирались на другой конец графства, и я не могу обойтись без этой важной покупки.

Когда, наконец, я соизволил сделать свой выбор и расплатиться, мы отправились в обратный путь, тоже на человеческом такси. Его водитель вещал:

— Хороший, конечно, сегодня день, только вот двойка немного портит картину… Вы ведь слышали, что она сейчас к нам проходит слишком близко? А послезавтра вообще циклон ожидается…

Ох уж эти таксисты… Зная, что погода — популярная нейтральная тема, с которой можно начать абсолютно любую порцию болтовни с любым человеком, они изучили её в совершенстве. И я не удивлюсь, что если метеорологов заменить таксистами со стажем в несколько лет, прогнозы станут более точными.

— Что-то вы неразговорчивые какие-то. Устали? С работы, наверно, едете?

Однотипные речи таксистов, построенные по одному и тому же сценарию, уже начали мне надоедать, и я решил форсировать ситуацию и перейти к самому интересному:

— Едем мы не с работы, но да, мы устали. А работаю я палачом, и при необходимости казню и Вас, и свою спутницу. Но она скоро планирует умереть естественной смертью, поэтому это маловероятно. Узнав об этом, Вы пожелаете надолго заткнуться, но мы против этого возражаем. Мы же не зря переплачиваем за такси с живым человеком. Поэтому расскажите нам пожалуйста какую-нибудь книгу, которую Вы недавно читали, или кино, которое недавно смотрели…

* * *

Когда мы проезжали мимо предыдущего торгового центра, измождённая дева велела таксисту остановиться. Она поплелась в тот самый магазин, откуда нас с позором изгнали, и потащила меня за собой.

— Вот смотрите, — сказала она, тряся перед носом у продавщицы новенькой малиновой мантией. — Никакие мы не психи, а нормальные, платёжеспособные граждане. Вы просчитались, выставив нас.

Продавщица снова посмотрела на нас, как на идиотов, но выгонять уже не стала. Видимо, она понимала, что раз вещь уже куплена, то нам уже ничего не нужно, и мы сейчас сами уйдём.

Выползя из того магазинчика, Брайла направилась в сторону какой-то закусочной.

— Жрать хочу! — Пояснила она.

— Брайла, ну ты бессовестная! Я столько сил потратил, чтобы купить костюм на твои похороны, а ты помирать передумала… Ну, если ближе к делу, то насколько давно ты практиковала нечто подобное в последний… то есть в предыдущий раз?

— Пару месяцев назад.

— Значит, сейчас тебе можно максимум три ложки бульона.

— Почему? Откуда ты знаешь?

— Я же рассказывал, что мне приходилось пасти толпы спиногрызов в диких условиях. Без базовых медицинских знаний туда не берут… Так что покупай, Брайла, супец, я съем оттуда всё лишнее и оставлю тебе ровно столько, сколько нужно.

Я ел её суп, а она сверлила меня злым и голодным взглядом.

— Я буду жрать всем вам назло! — Грозно изрекла она. — Назло своим лже-поклонникам, назло начальству, которое приспособило меня на должность пугала, и назло тебе, который только и делает, что надо мной глумится, а сейчас вообще меня объедает!

* * *

Прошло полгода. За это время её внешний вид, а также сопутствующие обстоятельства жизни успели пройти несколько стадий.

Стадия первая. Она достигла комплекции, которую можно охарактеризовать как «изящная худоба». Тогда меня впервые начали посещать мысли о том, что не очень-то она и безобразна. Её вид стал гораздо менее устрашающим, поэтому её перевели из кабинета бытовых жалоб обратно на прежнюю работу. А в тот кабинет поставили какое-то другое страшилище.

Стадия вторая. Её фигура приняла среднестатистические очертания, она вернулась примерно к тому же виду, что на снимках, сделанных до болезни. Мои мысли о её небезобразности стали прямо-таки навязчивыми, в результате чего я всё чаще стал приходить к ней в гости и в итоге вообще переселился к ней.

Стадия третья. Она продолжала расширяться. Видимо, сделав выводы о том, как полнота красит её в моих глазах, эта роковая женщина решила и вовсе свести меня с ума — достигнуть килограмм ста и ждать от меня стихов с рифмами «красота — чистота» и «любовь — кровь». И при всём при этом она, наверно, забыла, что всё хорошо в меру.

Однажды, переступив порог её квартиры, я застал её пожирающей крупный жареный кусок молодой мамонтятины — мясо земного животного, которое считалось вымершим, но лет сто назад оказалось «воскрешено» усилиями генной инженерией. Не отрываясь даже на то, чтобы встать из-за стола и поцеловать меня по случаю возвращения с работы, она продолжала жадно чавкать, и жир стекал по её подбородку на кофту.

Я в очередной раз попытался призвать её к благоразумию, а она мне на это выдала:

— Ты же знаешь, что сесть на жёсткую диету мне помогает смерть близких людей. Так что если хочешь, чтобы я похудела — убейся.

— Слушай, Брайла, с тобой прикольно поболтать, и я могу жить в твоей квартире бесплатно — в этом твои плюсы, и я пока что тебя терплю. Но моё терпение на исходе. Ещё хотя бы один килограмм, и я свалю от тебя. А всеми этими сентиментальностями насчёт «близких людей» ты меня не проймёшь — после того, как поклонники Кабадуна преобразовали мой мозг с помощью попадания в него из плазмострела, я знать не знаю, что это такое.

— Сваливай прямо сейчас! — Рассерженно сказала она, не отрываясь от своей вкусняшки.

Я исполнил её пожелание — собрал вещи и исчез.

Приговор

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 5 ПРИГОВОР

Странные вещи творились в нашем графстве. За один день, в обеденное время, террористами-кабадунопоклонниками оказались захвачены общества географов, гильминтологов, гекмарологов, гравициклистов, графоманов, гангстеров, геронтологов и гамальонистов. Все, кто на тот момент находился в стенах штаб-квартир этих обществ, попал в заложники. А через час к нам в прокуратуру явился человек, который заявил в розыск на Кабадуна. При заполнении анкеты заявителя в графе «профессия» он указал «террорист». Тут же подоспела охрана, и его взяли под арест. Но он не особо сопротивлялся и воспринял принудительное заключение как нечто неизбежное, философски: это оказалось единственным способом начать переговоры наших враждующих сторон и изложить все требования. Ситуация заключалась в следующем: Кабадун куда-то пропал, и требовалось немедленно найти его или хотя бы его маску, чтобы маску надел кто-то другой и стал новым лидером террористов. Чтобы прокуратура уж точно выполнила их требования и вернула потерянного лидера или хотя бы маску, террористы пошли на радикальный шаг — осуществили операцию с кодовым названием «Гром» и захватили несколько обществ.

Узнав об этом, я сделал вывод, что их дела не столь уж плохи: лишившись своего командира, они всё-таки смогли придумать хоть какой-то принцип действий и реализовать его. Захватывать географов, гильминтологов, гекмарологов, гравициклистов, графоманов, гангстеров, геронтологов и гамальонистов — по тождеству букв в названии операции и профессий своих жертв — это всё-таки лучше, чем не захватить совсем никого и остаться ни с чем. А насчёт общества гравициклистов я впал в некоторое недоумение. Ну ладно, гильминтологи — глубинные знания о глистах не делают человека сильным и ловким. И про гангстеров тоже понятно: от меломанов, любящих ретро-музыку — гангста-рэп, тоже не приходится ждать чудес самообороны. Но гравициклисты-то ребята более спортивные, некоторые — даже экстремалы, почему же они раскисли и не смогли дать отпор?

Самые занимательные отрывки из переговоров со сдавшимся террористам показали нам всем, по внутренним каналам прокуратуры:

— Итак, Вы готовы предоставить информацию о Кабадуне? — Спросил секретарь.

— Да, чтобы облегчить поиски, я готов сообщить абсолютно всё, что знаю. В последний раз мы внедряли ему чип с кодом ЛА623395386.

Секретарь залез в базу данных и сообщил интересные подробности:

— Пенсионерка, 87 лет, никаких нарушений не зафиксировано.

— Да-да, так и есть, — подтвердил террорист. — Наш Кабадун скрывается под личностью пенсионерки. Найдите его!

— Так, сканируем по коду ЛА623395386… Вот оно как! Оказывается, на нашей планете нет!… Ладно, сканирование по всему известному космическому пространству…

Через десять минут более обширное сканирование было выполнено, и результаты оказались также отрицательными.

— Проклятье! — Воскликнул террорист и разрыдался. Но вдруг он что-то вспомнил, и с надеждой произнёс, — поищите ещё и по коду МА623109746.

— В нашей базе данных МА623109746 значится, как годовалый младенец. Как понять всю эту чушь?!

— Да не важно, как оно значится. Внедряли то, что имелось в наличии. Думаете, у нас очень большой выбор? Вы со своими антитеррористическими санкциями совсем нам развернуться не даёте… Мы поставили этот чип на его корабль, чтобы в крайнем случае не потерять нашего Вечного Кабадуна. А ему о чипировании корабля ничего не сказали… Поищите, ради всех богов!

Сканирование по всему известному космическому пространству выдало страшный результат — «Онготон».

— Всё пропало! — Воскликнул террорист и продолжил рыдать.

Планета Онготон — это самое ужасное место, где только мог оказаться этот злополучный Кабадун. Она была несмываемым пятном на человеческой колониальной истории, и упоминать её в приличном обществе или за столом считалось дурным тоном. В политкорректных терминах её называли «планетой с частично успешной колонизацией», поскольку экипаж земного корабля там всё-таки высадился, человеческая популяция там существует до сих пор и не вымерла. Из школьного курса колониальной истории нам всем было известно, что эти люди сразу же попали в рабство к местному населению — огромным жабам, и пребывают в этом плачевном состоянии до сих пор. Все попытки высадиться на Онготоне, предпринятые за последние две сотни лет, приводили лишь к тому, что гости планеты оказывались сразу же убиты жутким жабьим оружием — аннигилятором, или обращены в рабство. С Онготона не возвращался никто.

Тем не менее, кто-то обязательно должен был лететь туда и вызволять Кабадуна или хотя бы его маску. Ведь террористы выдвинули ультиматум, что отпустят заложников только в том случае, если получат обратно своего лидера или священную реликвию. Начальство дало это задание детективу Вадмору, и начались приготовления к его отлёту.

Но утром следующего дня нас всех экстренно собрали в зале совещаний, и директор сообщил нам:

— Вадмор покрылся сыпью и слёг с высокой температурой. Вместо него на Онготон должен лететь кто-то другой. Напоминаю, что на прошлой неделе вступила в силу государственная директива «Тариф на человеческую жизнь». Согласно этой директиве, для спасения жизни одного человека можно пожертвовать жизнью только одного государственного служащего. Мы понимаем, что все посетители Онготона оттуда не возвращаются, поэтому в целях исполнения государственной директивы мы можем послать туда только одного человека. Тем не менее, я бы хотел подчеркнуть, что шанс на успех спасательной миссии всё же отличен от полного нуля — спасатель получит высокотехнологичное оборудование, которое должно увеличить его шансы. Итак, чью кандидатуру вы предлагаете?

Первой пожелала высказаться Брайла:

— Я считаю, что наш дознаватель — идеальный кандидат для выполнения этого почётного задания. Перечисляю его релевантные личные качества. Умеет постоять за себя. При нападении террористов он убил двенадцать из них. Стрессоустойчив. Мы все знаем, как легко он справляется со своей… своеобразной работой, и как она совершенно его не впечатляет. Сообразителен. Он — единственный, кто смог найти ко мне правильный подход, когда я отказывалась от пищи, и смог так повлиять на меня, чтобы я начала есть. Живуч. Перенёс несколько часов комы и три операции на мозге, и вернулся к жизни совершенно физически здоровым. Резюмируя всё вышесказанное, лучшего кандидата нам не найти!

Раздались аплодисменты, и директор уже успел довольно улыбнуться и открыть рот, чтобы вынести мне окончательный приговор к смерти или к рабству. Но я решил без спора не сдаваться:

— Ну, «отлично», допустим, я туда поеду. Дорога в один конец занимает неделю, плюс ещё надо сколько-то дней на осуществление задания. И кто же всё это время будет тут работать вместо меня?

— За этим как раз дело не станет, — «обрадовал» меня директор. — Недавно к нам как раз обращался тот самый дознаватель, который тебя обучал. Он спрашивал, нет ли у нас дополнительной работы. У него старшая дочь выходит замуж, и он хочет подработать для празднования её свадьбы.

— Ну, допустим… А откуда Вы знаете, что у Вадмора температура и сыпь?

— Он предоставил справку от врача.

— Вы таким тоном сейчас об этом говорите, будто не знаете, что у каждого второго врача можно купить что угодно: хоть справку о беременности мужчины.

— А что ты предлагаешь? Как-то проверить, соответствует ли справка действительности?

— Именно! Давайте свяжемся с ним и попросим прислать его снимок. Будут пятна — значит, правда болен, не будет пятен — значит, здоров, и пускай сам летит к жабам, как и было изначально назначено.

Директор нехотя согласился и связался с Вадмором, установив такие настройки, чтобы разговор был слышен всем присутствующим. Вадмор сообщил, что в данный момент принимает душ, и сможет прислать снимок только через пять минут. Мы принялись ждать, и в условленное время получили снимок, на котором был изображён Вадмор с пятнами.

— А не кажется ли вам, — спросил я, — что эти пять минут он как раз и использовал на то, чтобы эти пятна на себе нарисовать? Ну, краской, например…

— Так, всё, заканчивай ко всему придираться! — Возмутился директор. — Есть снимок с Вадмором, и есть пятна, значит, к жабам он не летит, а летишь ты. Будь добр, проследуй в кабинет 781 для получения соответствующего оборудования.

По дороге до кабинета мне пришла в голову мысль, что всё не так уж плохо, и можно воспользоваться ситуацией на благо себе. План такой: я лечу на Онготон, пользуюсь всем доступным мне арсеналом средств, отбираю у кого-нибудь из жабов их аннигилятор и сваливаю с той планеты. На Кабадуна и его маску мне плевать, я не буду рисковать и тратить время на поиски этой белиберды. А потом я продаю аннигилятор — тому, кто заплатит дороже. И неважно, будет ли это правительство одной из колоний, или какая-то преступная группировка. А на заработанные деньги живу долго и счастливо до конца своих дней. И ведь никто не будет меня искать — скорее всего, сразу после моего отлёта начальство распорядится о подготовке символических похорон…

Я вошёл в кабинет 781 и увидел там множество непонятных мне технических цацек. Но людей в кабинете не было видно. Сколько же мне ждать, чтобы кто-нибудь, наконец, явился и соизволил выдать причитающийся мне инвентарь? Вдруг из ниоткуда я услышал человеческий голос:

— Наша недавняя разработка — самонаводящийся микро-плазмострел, подсоединяющийся к головному импланту…

— А где Вы? — удивлённо спросил я у пустоты.

— Ой, совсем забыл отключить мимикрирующий костюм, — сказал голос, и через секунду метрах в пяти от меня, у стены, материализовался бодренький старичок со взъерошенными волосами. — Кстати, этот костюм — тоже для тебя… И, наконец, наш коронный номер — манок для земноводных, должен вызывать у жабов уважение. — Старичок поднёс ко рту какую-то странную штуку и издал пару отвратительных звуков.

— Ой, извините, — вдруг сказал учёный, — директор на связи, сейчас, секундочку…

Он на какое-то время замолчал, приняв погружённый в себя вид, что свидетельствовало о разговоре с помощью головного импланта. Закончив общение с директором, он снова обратился ко мне:

— Итак, Вы можете взять манок для земноводных и отправиться на выполнение Вашей почётной миссии…

С этими словами он недвусмысленными жестами показал мне на манок и на дверь.

— А как же мимикрирующий костюм и микро-плазмострел?

— Ой, Вы знаете, ситуация изменилась… Поступили сведения, что эти приспособления должны пройти ещё серию тестов безопасности… Не хотелось бы подвергать опасности Ваши жизнь и здоровье…

— Ясно. Вот таким вот образом директор решил от меня избавиться.

— Да это совсем не то, о чём Вы думаете…

— Не мешайте мне своими бесполезными речами правильно настраиваться на предстоящую гибель или рабство. До свидания.

А потом меня отправили на обязательный инструктаж по полётам, который длился тридцать минут. Я раньше никогда не был в космосе, но этих тридцати минут мне вполне хватило на то, чтобы усвоить всё необходимое. На современном космическом корабле мог летать в одиночку даже ребёнок, всё было настолько просто. Единственное, что требовалось делать человеку — это выбирать из списка нужную планету, нажимать на кнопку включения полёта, а затем, приближаясь к планете, выбирать координаты посадки. Управление осуществлялось полностью автоматически, а в случае поломок шли в ход роботы-ремонтники. А для меня ситуация ещё более упрощалась. Корабль был настроен таким образом, что на нём уже автоматически был установлен курс на Онготон, и я даже не мог ничего перенастроить. Более того, эти ироды отказались снабдить меня даже обычным плазмострелом для самозащиты. Они утверждали, что в сложившейся ситуации можно действовать только мирным способом, а плазмострел мог просто разозлить жабов и повлечь мою неминуемую гибель от аннигилятора.

Отправляя меня в лапы к жабам, арикамское человечество позаботилось ещё и о том, чтобы полностью обезопасить себя от их вторжения. Как мне поведал инструктор, мой корабль был запрограммирован на то, чтобы в таких глобальных вопросах, как взлёт с планеты, слушаться только меня. Паролем были мои отпечатки пальцев. Таким образом, никакие жабы не могли после моего уничтожения или обращения в рабство воспользоваться моим кораблём и пожаловать со своими аннигиляторами на Арикаму. Правда, я и сам в некоторых случаях не смог бы привести в действие свой корабль, например, если бы лишился обеих рук. Но вероятность такой ситуации невелика, поэтому раздумывать о ней не стоит.

До отлёта оставалось три часа. Я решил поискать информацию об Онготоне, причём в каких-нибудь неожиданных местах, например в справочнике «Туристический гид по всем земным колониям».

— Вася, поиск «Онготон», — скомандовал я.

— Найдено.

— Вася, чтение. Голосовой режим — «бас», интонация — «драматический актёр».

И мой головной имплант начал читать:

Единственной целью написания этой статьи является необходимость оправдать название нашего справочника. Ведь если он называется «Туристический гид по всем земным колониям», то информация об Онготоне тоже должна в нём быть, и ничего с этим не поделаешь. Автор находится в здравом уме и в трезвой памяти и отлично понимает, что никогда не найдётся человек, находящийся также в здравом уме и в трезвой памяти, который пожелает отправиться в туристическую поездку на Онготон. Поэтому данная статья совершенно бессмысленна.

Никаких достопримечательностей на Онготоне нет. Вся цивилизованность местного населения — жабов (да, это слово употребляется именно в мужском роде), сводится к использованию аннигиляторов, которые, скорее всего, они сконструировали не сами, а позаимствовали у каких-либо других, ныне не существующих, более развитых существ. Ни архитектуры, ни памятников, ни садово-парковых насаждений на Онготоне не имеется. Природа также не блещет разнообразием и красотой.

Таким образом, единственной актуальной информацией для туриста, посещающего Онготон, являются так называемые обряды жабоповиновения. Правильное исполнение этих обрядов поможет ему избежать немилости жабов, не быть аннигилированным в первые же пять минут своего пребывания на планете, и, с некоторой долей вероятности, не быть подвергнутым ритуальному сплющиванию — подавлению насмерть методом прыжка жаба, весящего примерно в десять раз больше среднестатистического человека. Исполняя все эти обряды, Вы проведёте остаток жизни в рабстве у жабов, но, скорее всего, ваша жизнь не прервётся насильственно, и окончится лишь через десять-пятнадцать лет непосильного, рабского труда.

Итак, утренний обряд жабоповиновения. Увидев жаба на расстоянии менее двадцати шагов от себя, требуется отвесить ему поклон, пав на колени, вытянув руки вперёд как можно дальше перед собой, касаясь лбом земли и не смея поднимать на жаба глаз. При соблюдении этого обряда важно не мешать другим людям, исполняющим его вместе с Вами, и не толкаться. Сосчитав до десяти, нужно медленно подняться, встать в полный рост, поклониться жабу три раза, сгибая туловище перпендикулярно ногам и оставляя руки в висячем положении. И затем снова приступить к своему рабскому труду.

Дневной обряд жабоповиновения. Важную роль в обряде дневного жабоповиновения играет солнце. Если Вы находитесь между жабом и солнцем, необходимо отойти в сторону, чтобы не исполнять обряд, как бы отгораживая солнце от жаба — они это не любят, и в таких случаях гневаются. Убедившись, что Вы не находитесь между жабом и солнцем, приступайте к исполнению обряда. Вначале нужно согнуть ноги в коленях, а затем…

— Тьфу! — Подумал я и велел Васе прекратить чтение.

Крах иллюзий

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 6 КРАХ ИЛЛЮЗИЙ

В первые три дня полёта я от скуки начал вести дневник, надиктовывая Васе историю моей жизни, начиная с того момента, как в меня попали из плазмострела, как я почувствовал себя кактусом на колёсах, а потом очнулся в реанимации. Какое продолжение получит моя история, я не знал, но сейчас рассматривал только две крайности: либо беспечная и роскошная жизнь после выгодной продажи аннигилятора, который мне предстояло добыть, либо тяжкое и позорное рабство у жабов.

Кстати, снова о жабах! На четвёртый день уже удавалось уловить слабые, редкие сигналы с единственной станции слежения за ними. А на пятый день можно было различать эти картинки довольно чётко. Основная, если можно так выразиться, цивилизация Онготона была сосредоточена на архипелаге островов близ экватора, и хозяйничали там жабы. Они и вправду были гигантскими, и вооружены они были кнутами и какими-то трубками, болтающимися на спине. Эти трубки я ни разу не видел в действии, но предположил, что это ничто иное, как те самые аннигиляторы. Суровые земноводные хозяева заставляли людей работать на плантациях, на рудниках и ловить примитивными орудиями насекомых на прокорм себе, не забывая при этом регулярно пороть их крупными кнутами. Ежедневно — утром, днём и вечером, происходило то, что в туристическом справочнике называлось обрядами жабоповиновения. За всё это время я, казалось, уже выучил их наизусть и, если шибко припрёт, мог идеально исполнить. Также я стал свидетелем двух сцен ритуального сплющивания, о которых тоже говорилось в справочнике. Видимо, справочник как раз и писали по данным с той самой станции, которые сейчас рассматриваю я… В последний, седьмой день полёта, мне начало казаться, что этой проекции жизни на Онготоне присуща какая-то безжизненность и искусственность. Движения людей и жабов были чем-то похожи на движения персонажей компьютерной игры. И то не современной, а игры среднего периода истории игр, которую я помнил из школьного курса. Я списал такой эффект на плохое качество сигнала со станции слежения, а также на своё переутомление от наблюдения за однообразной онготонской жизнью. Оно длилось уже не первый день, по несколько часов… К тому же, нет ничего удивительного в том, что существа, ведущие какое-то механическое существование, двигаются с «грацией» роботов.

На подлёте к планете скорость начала автоматически снижаться, и включились приборы, отслеживающие местонахождение кабадунского чипа. Автоматика должна была найти этот чип и высадить меня примерно там же. И тут выяснилось непредвиденное: сигнал исходил из точки в космосе, находящейся в ста пятидесяти пяти километрах от поверхности планеты. Получается, что наши приборы на Арикаме-6 просто не смогли отследить чип с достаточной точностью и «подумали», что он находится на поверхности Онготона, а не болтается где-то рядом. Получается, что Кабадун потерпел крушение, так и не долетев до планеты. С этого момента моя миссия по его поискам автоматически становилась неактуальной. Однако, передавать на Арикаму-6 такие удивительные, меняющие всё дело сведения, я не стал. Ведь я сам для себя отменил в первые же пять минут после того, как её на меня повесили. Вместо этого я сообщил о том, что готов ко входу в атмосферу планеты, и направил корабль к Магнитному Занавесу.

Занавес был пройден успешно. И сработал на «отлично» — ответа с Арикамы-6 я уже не услышал. Всё, связь была потеряна навсегда. У меня появилась возможность задать место посадки самостоятельно, и я выбрал тот самый архипелаг где-то вблизи экватора, ведь на нём, судя по данным со станции, точно были жабы с их аннигиляторами. Я попытался сесть максимально бесшумно, включив самую низкую скорость посадки, и приземлился на поляне тропического леса. Высунув нос на поверхность, я обнаружил немалую жару, и решил, что из одежды оставлю на себе только ботинки и плавки. Также я взял сумку со множеством всяких мелочей, которые могли понадобиться, и отправился в глубь леса попытать счастье.

И вдруг я решил, что мне несказанно повезло! Не прошёл я и пары километров, как увидел гигантского жаба — точно такого же, как на изображении со станции слежения, а за спиной у него — та самая трубка, прикреплённая ремнями. Несомненно, аннигилятор! Длиной она была сантиметров тридцать, а диаметр был сантиметров семь. Она была сделана из какого-то матового металла с оранжевым отливом. Неужели годриум, ценнейший металл во всех человеческих колониях?! Нет, не время мне сейчас об этом думать. Надо скорей заполучить аннигилятор и скрыться.

Жаб сидел ко мне спиной и не шевелился. Видимо, спал. Я медленно и как можно более бесшумно достал из сумки лазерный ножик, быстрыми, аккуратными движениями срезал вожделенную трубочку, и поспешил обратно на корабль. Но вдруг из-за деревьев и кустов показалось сразу несколько жабов, которые, несомненно, меня заметили и смотрели с большим интересом. Попытка бегства в данной ситуации не увенчалась бы успехом. Я схватил из сумки манок и со всей силы подул в него, издавая звук, от которого чуть ни оглох. Понятия не имею, какие признаки уважения могут демонстрировать жабы, и были ли они проявлены в тот момент. Было ясно только одно: они не расступились, вежливо давая мне пройти, а окружили меня ещё более плотным кольцом. Неподалёку послышался хруст и треск, и в мгновение ока передо мной предстало уже несколько десятков жабов. Ситуация безвыходная, остаются только эти унизительные обряды жабоповиновения! Что сейчас: утро, день или вечер? Кто бы знал, но больше всего похоже на утро… Значит, надо творить утренний обряд. Я отвесил несколько поклонов в разные стороны, демонстрируя знаки почтения всем собравшимся, потом пал на колени, вытянув руки вперёд как можно дальше перед собой, коснулся лбом земли и застыл, считая до десяти. Послышался хруст веток буквально в нескольких сантиметрах слева от меня, и я понял, что кто-то из жабов сократил дистанцию между нами до рекордно малой.

Вдруг я услышал человеческий голос:

— Зорька, фу! Чего к человеку лезешь?… А ты, человек, что такое творишь?! Тебе плохо?

Я поднял голову и увидел, что ко мне бежит загорелый мужик в набедренной повязке.

— И зачем тебе мухоманилка? Ну-ка отдай! — Скомандовал он и ловко выхватил из моей сумки то, что я до этой роковой минуты считал аннигилятором.

А потом он ткнул указательным пальцем себя в грудь и представился:

— Уматума, жабий пастух.

— Очень приятно, палач, — ответил я.

— Нет, парень, так дело не пойдёт. Ты падаешь ниц перед жабами, отбираешь их мухоманилки, представляешься палачом… Давай я отведу тебя к психологу?

— Я, в принципе, не против. У меня даже есть справка, где написано, что я регулярно должен посещать таких специалистов. Но по дороге расскажи мне хотя бы, что это за планета.

— А-а-а, так ты с другой планеты! Точно! Недавно ведь передавали, что радары засекли корабль, и для него отключали участок поля. Действительно! И эта штуковина у тебя на голове… Называется «головной имлант», да?

— Да, у меня как раз в нём справка хранится, и много всего другого. Но про какое поле ты говоришь?

— Защитное поле. Мы позволяем всем кораблям садиться на нашу планету, а взлетать — только своим. Но благодаря нашей иллюзии с жабами, которую мы транслируем с помощью какой-то хитрой аппаратуры, к нам мало кто хочет лететь. Правда, за пару недель до тебя пожаловал один чудак с Арикамы-6…

— Так он выжил?!

— Ну да. Мы зазевались и вовремя не успели отключить поле перед его посадкой. Его корабль слегка потрепало…

— Отведи меня лучше к нему, психолог пока подождёт.

— Ладно, договорились.

Мы шли через влажный папоротниковый лес, изрезанный прозрачными ручьями. Над причудливыми кронами кружили незнакомые птицы и летающие ящеры, лёгкие пушинки семян взлетали в ярко-синее небо. Жабы послушно следовали за своим пастухом, периодически ловя длинными языками летавших повсюду крупных, с ладонь размером, насекомых. Я решился задать Уматуму вопрос, очевидного ответа на который я не находил:

— А зачем вам нужны поле и эта иллюзия с жабами?

— А как ты думаешь, из чего сделаны мухоманилки?

Тут до меня до меня мгновенно дошла вся истина! Несомненно, это был годриум. Если даже мухоманилки сделаны из годриума, значит, он здесь есть на каждом шагу. Если это станет известно, то очень быстро сюда прибудет куча народу, которая превратит Онготон в огромный прииск по его добыче. Это невероятно прочный металл, который необходим для некоторых элементов космических двигателей, и его запасов на других планетах всегда не хватает. Пока не будет документально установлено, что годриум на Онготоне закончился, планету в покое не оставят. Зная людей, легко предположить, что, напав на его огромные запасы, они будут расходовать его не только на космические корабли, но и на дверные ручки, канализационные трубы и бюсты Кабадунов…

Поняв эту глобальную истину, я решил заняться изучением уже не столь важных, но всё равно совершенно не ясных вопросов:

— А, понял, годриум прячете… А расскажи про эти мухоманилки. Что это такое, и зачем вы это прикрепляете к жабам?

— Чтобы вокруг жабов летало побольше насекомых им на прокорм. Нам же нужно, чтобы жабы хорошо питались, чтобы жирное и вкусное мясо себе нагуливали, а потом в суп их и в прочие блюда… Мухоманилка сделана из того же годриума, потому что с другими металлами у нас на планете туго. В мухоманилку мы ежедневно закладываем одну из наших местных трав, перетёртую с солью, этот запах распространяется через мелкие дырочки и привлекает насекомых… А тебе-то зачем она понадобилась?

— Думал, что это тот самый аннигилятор, который показывают в вашей иллюзии. Я прилетел сюда за аннигилятором.

— М-м-м, разумно, — рассудительно сказал пастух. — Я бы тоже хотел себе аннигилятор. Да и все онготонцы тоже. Если бы у нас было такое оружие, мы бы не тратили столько сил на поддержание защитного поля и иллюзии с жабами. Но факт в том, что мы в военных технологиях пока не сильны, зато цирк с жабами — наше всё. Этим и берём… И каким инвентарём ты запасся для своей опасной миссии по добыче у наших жабов аннигилятора?

— Вот, например, манок для земноводных. Должен вызывать у жабов уважение, — процитировал я слова учёного, который снабдил меня этим приспособлением.

— Ух ты! Дай попробовать.

Я протянул ему манок. Он осмотрел конструкцию, больше всего напоминавшую детский свисток, поднёс его к губам и издал пару громких, противных звуков. Вдруг со всех сторон послышались шорохи и треск веток, и нас окружило множество жабов.

— Отличная вещь! Подаришь?

— А ты мне за это что?

— Я буду ходатайствовать за тебя в Совете Старейшин.

— Договорились, забирай.

* * *

Жабий пастух подвёл меня к какому-то мужчине лет шестидесяти, с высоким лбом и длинной бородой. Он сидел под пальмой и вглядывался в морскую даль. На голове у него был имплант.

— Наш новый гость, — представил меня мой проводник.

— Ну, привет, — сказал мужчина. — Пойдём на рыбок посмотрим… И прикройся пледом, а то скоро обгоришь с непривычки.

Он протянул мне очень тонкий плед и брелок, генерирующий воздушные подушки.

— Местная роскошь? — Спросил я.

— Нет, с собой взял. Набрал всякого барахла из дома, на всякий случай.

Мы направились к морю, зашли в него по пояс, а потом включили подушки и улеглись на них. Хитрые устройства послушно подняли нас над ленивыми мелкими волнами бухточки. На Арикаме-6 я никогда не проводил досуг подобным образом, и мне показалось очень приятным парить над морем, глядя в совершенно прозрачную воду. Иногда под нами проплывали причудливые, тропические рыбки.

— То есть ты сам сюда иммигрировал? — После долгого, но ненапрягающего молчания спросил я.

— Да.

— А как ты узнал, что здесь нет жабов и рабства?

— Мои бывшие подопечные уже много лет контактировали с онготонцами. Они высаживались на ближайшую луну и обменивали разные блага нашей цивилизации на годриум. Онготонцы представлялись рабами жабов. Лёгкий обмен ценным минералом навёл меня на мысль о том, что у них его может быть очень много. Так много, что нет нужды пытаться искать способы заработать межгалактическую валюту. При этом, предметами обмена выступали обычные товары, предназначенные явно для людей. Как вот, например, ты представляешь себе жаба в широкополой дамской шляпе, или жаба, слушающего музыку через новенькую стереосистему? А потом я изучил случайную выборку из нескольких сотен досье колонистов, которые отправились сюда три сотни лет назад. Выяснилось, что это были не просто неприкаянные типы, которым на своей планете не сидится, а почти сполшь разные интеллектуалы — учёные и прочие. Кроме того, среди них были профессиональные военные. Очень маловероятно, что такая команда так глупо далась бы в руки каким-то жабам и позволила бы обратить себя в рабство…

— А что побудило тебя оставить твою кабадунскую карьеру?

— Чтобы ответить на этот вопрос, проще начать издалека… Ты-то что знаешь о кабадунистах?

— Беснуются, захватывают заложников, что-то взрывают и пытаются пропихнуть Кабадуна во власть, — кратко резюмировал я.

— Да, именно так. Но это лишь часть общей картины. Они всё это делают ради красивой идеи — возвращение исторической справедливости. Знаешь, как звали лидера самой первой группы арикамских колонистов? Его звали Кабадун! Правил он железной рукой, не давая ходу вредным идеям, жестоко наказывая мздоимцев, не пуская во власть всяческих прохиндеев. Разумеется, это нравилось не всем. В первую очередь, обозлились на него те, кто воспринимал кормило власти, как кормушку. После того, как стало ясно, что подковёрной вознёй Кабадуну не навредишь, они объединились в террористическую организацию. Устроили взрыв и вывели лидера колонии из игры. Большинство современных арикамских графов — это их потомки. То есть те, кто сейчас правят Арикамой-6 — это потомки самых первых арикамских террористов. А Кабадун выжил, но ему пришлось скрываться среди своих верных людей. К тому же, он оказался сильно обезображен, ему пришлось делать множество пластических операций, и примерно полгода ходить в той самой маске. После его смерти маску передали тому, кто больше всего на него похож. Разумеется, не внешне, а на более тонком уровне. Сходство установили по гороскопу.

— Гороскоп? Прибор какой-то?

— Нет, древняя методика вычисления характера человека по дате его рождения… Я раньше был историком и постепенно докопался до того, что начал подозревать: официальная история что-то скрывает. А потом познакомился с кабадунистами, они приняли меня в своё тайное общество и допустили до своих архивов. Я провёл среди них десять умопомрачительных лет. Романтика тайны, прикосновение к недозволенному, отсутствие государственных табу и возможность увидеть сокрытое — это опьяняет… А потом погиб очередной Кабадун, астрологи посчитали гороскоп и решили, что я буду следующим.

— И что же, бремя власти оказалось для тебя слишком тяжко?

— Не столько бремя власти, сколько специфика подвластной структуры. Мне казалось бессмысленным всё это бесконечное кровопролитие.

— Насколько я понял, тебе не очень нравятся их методы. Но почему, будучи их лидером, ты не пытался обратить их деятельность в какое-то другое русло?

— А что ты знаешь о лидерстве? Ты никогда не задумывался о том, что не только подчинённые зависят от воли лидера, но и лидер — раб своих подчинённых? Многие лидеры живут в постоянном страхе потерять эту огромную толпу вокруг себя, поэтому стараются ей всячески угождать. А если даже не боишься потерять своё положение и поэтому угождать не стремишься, может случиться так, что эта толпа просто разорвёт тебя — такого своевольного. От меня кабадунисты ждали приказов об убийствах, взрывах и прочих зверствах. Приказы другого рода им от меня не требовались. Я мог быть авторитетом в вопросах о том, где закупать оружие, кого грабить и кого брать в заложники. Но и это выносилось на совет старших террористов. А в вопросах морали моё слово не значило вообще ничего. Более того, ничьё слово. Неписанные устои кабадунистической нравственности сложились несколько веков назад. Их общество само себя контролирует, никто им не указывает, как себя вести. Пытавшиеся что-то менять нарекались баламутами, и судьба их была незавидна. Я предполагаю, что именно они бы со мной сделали в ответ на увещевания о более гуманных методах, но озвучивать свои предположения не буду.

* * *

Вечером того же дня я предстал перед высоким собранием в зале заседания Совета Старейшин. Меня привёл туда жабий пастух, которого я уговорил ходатайствовать за меня в обмен на манок для земноводных. По правде говоря, залом это помещение можно было назвать с очень большой натяжкой. Открытый купол держался на сужающихся к низу колоннах, стен не имел и больше всего напоминал купол парашюта. Внутри амфитеатром были установлены скамьи, внизу — маленькая трибуна со старинными усилителями речи — микрофонами. Эта часть Онготона относилась к тропикам, климат круглый год был очень мягким и приятным, и стены сооружению не требовались. В домах они, правда, были, но служили исключительно для создания приватной атмосферы.

И угораздило же меня приземлиться прямо в административном центре планеты! Наверное, это можно было счесть большой удачей. В Совете Старейшин заседали люди всех возрастов, и были даже те, кто выглядел явно моложе меня. Сами старейшины были похожи на патрициев из древней истории Земли. Они были одеты в просторные белые одеяния, восседали на скамьях, оживлённо беседовали и лакомились фруктами. К моему приходу собрались все. Меня вызвали на сцену, где я представился и рассказал историю своего прибытия на их планету. Меня выслушали, задали несколько уточняющих вопросов. Сидевший возле сцены человек — видимо, секретарь — что-то записывал ручным способом, на бумаге. Затем выступил уже знакомый жабий пастух. Председатель совета — по виду, самый молодой из присутствовавших — предложил мне стать полноправным гражданином Онготона.

Я, конечно же, стал гражданином Онготона, поскольку вылет с планеты не представлялся возможным, и было очевидно, что мне придётся существовать здесь до конца своих дней. Меня поселили в гостинице, проживание в которой ближайшие полгода было для меня бесплатным, после чего нужно было выбрать себе деятельность по душе. Я был весьма доволен своей новой жизнью. Но, похоже, онготонцы, как и жители моей родной планеты, были не очень довольны мной. Буквально сразу или через несколько минут общения они начинали меня избегать. Они всё-таки отправили меня к психологу, и у нас с ним состоялась длинная и содержательная беседа. В итоге он рассказал мне про эффект «зловещей долины» — неприязнь людей к объектам, которые выглядят, как люди, но не наделены человеческими эмоциями. В соответствии с эффектом «зловещей долины» в человеческую немилость попадают трупы, излишне человекоподобные роботы, а также люди, не способные к сочувствию и состраданию. Возможно, в моём конкретном случае эффект «зловещей долины» усиливался из-за моего головного ималанта. Онготонцы были непривычны к таким штуковинам, и могли представлять меня существом, которое думает даже не мозгом, а этой железякой.

Я поблагодарил его за полученную информацию и направился в Совет Старейшин, Там меня уже ждали. Пересказав всем присутствующим то, что поведал мне психолог, я предложил ввести государственную программу по обеспечению особых граждан отдельной территорией.

— «Каждому „человекоподобному роботу“ — по зловещей долине!» — как вам лозунг?

В компании старейшин возник спор, в который вмешался жабий пастух и с огромным рвением отстаивал мои интересы. В итоге мне выделили отдельную долину — территорию на диком пляже с пальмами и прочими тропическими растениями, размером примерно шесть квадратных километров. На территории стоял немного подпорченный ветрами домик — бывшая рыбацкая хижина, которая и должна была впредь служить мне домом. Меня это вполне устраивало: в тёплом климате Онготона лёгкий домишко был вполне пригоден, а для текущего ремонта мне обещали выделить и материалы, и примитивные инструменты. Условия предоставления участка были взяты из старинной, ещё земной практики — земля передавалась мне в лен. Соответственно, старейшины могли попросить от меня каких-то услуг в будущем. Я бы на такое не пошёл, если бы меня не заверили в том, что беспокоить по пустякам меня не собираются.

Я попросил что-нибудь для изготовления предупреждающих плакатов. Через три дня мне привезли с фабрики по переработке годриума, находящейся где-то в глубине материка, три крупных металлических листа с «ножками». Выдали краски, и я разукрасил каждый из плакатов надписью «Зловещая долина» и установил их на сухопутной границе своей территории. Эта граница не отличалась большой протяжённостью, и трёх плакатов вполне хватало. С остальных же сторон мою личную долину окружало море.

Со мной провели базовый инструктаж по ловле пригодных в пищу рыб и других водных существ, а также подробно объяснили, какие фрукты на моей территории съедобны, и с чем их едят. Иногда соседи приносили мне свежую жабятину, лепёшки из грубой муки и прочие продукты, нужные для нормального питания. Взамен пока что ничего не требовали и дали просто хорошо отдохнуть и свыкнуться с новыми условиями жизни. Но в целом на Онготоне работа была, и я понимал, что когда-нибудь мне что-нибудь поручат — может быть, завтра, а может быть, через пять лет…

Немало радости, на какую я вообще был способен в моём состоянии, мне доставило то, что старейшины выдали мне какую-то огромную надстройку для головного импланта, которая, нивелируя свойства поля этой планеты, позволяла беспрепятственно рыться интернете и читать новости. Штука эта представляла собой плод технологий прошлого технического периода. Тяжёлая и громоздкая, она, к тому же, не была полностью автономной и требовала подзярядки от электричества. Из-за этого я подсоединял её только дома, лишь изредка беря её с собой на пляж. Разумеется, она не позволяла транслировать исходящие сигналы и не давала мне возможности проболтаться внешнему миру о местных запасах полезных ископаемых. Но я такой возможности и не искал. Больше всего я сейчас интересовался новостями с Арикамы-6. Журналисты писали:

«Прошло двадцать пять стандартных арикамских суток, а агент, посланный на Онготон для вызволения Кабадуна и его маски, так и не вернулся. Террористы, предварительно не запасшиеся достаточным количеством провизии, неуклонно теряют надежду и покидают свои посты. Общества географов, графоманов и гамальонистов уже освобождены, а террористы, дежурящие в обществах гильминтологов и гекмарологов, держатся еле-еле и страдают от скуки и недоедания. В интервью нашему новостному агентству один из них признался, что убивать заложников они не стали, поскольку правительство не ответило явным отказом на их требования. В то же время, он подчеркнул, что перспектива возвращения Кабадуна и церемониальной маски кажется всё более и более туманной, и это не есть хорошо. Что касается самого исчезнувшего агента, то через месяц он будет официально считаться пропавшим без вести, и ему будет установлен кенотаф. Дизайнеры уже начали разрабатывать проект кенотафа, и скоро он будет готов. Следите за дальнейшими новостями, и вы всё узнаете».

Если бы дизайнеры поинтересовались моим мнением, я бы им сообщил, что мне хочется кенотаф в виде перевёрнутого сердца — интернетовского знака общественного порицания. Поскольку именно оно лучше всего характеризует мои теперешние отношения с миром. Но кого волнует моё мнение? Да и если волновало бы, как бы они могли со мной связаться и узнать его?

Урок обмана

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 7 УРОК ОБМАНА

Проторчав пару недель на пляже в почти полном бездействии, я понял, что мои ресурсы на отдых уже полностью истощились, и мне требуется какая-нибудь деятельность. Не мудрствуя лукаво, я попросил старейшин, к которым, по понятным причинам, оказался запросто вхож, помочь мне с этим вопросом. Мне повезло: команда техников как раз скоро отправлялась на полюс. Там они собирались проверить одну из станций, отвечающих за поле планеты и иллюзию с жабами. А всего таких станций было полторы сотни. Никакой помощи оказать им я не мог, но меня всё-таки включили в группу. Чтобы развеялся, а заодно и ознакомился с некоторыми техническими особенностями поля на практике. Как я выяснил, техники поедут туда на местном летающем катере, развивающем над поверхностью воды весьма приличную скорость. Я решил выдвинуться с ними, посмотреть на ремонт, а на обратном пути прогуляться. Моё туристическое прошлое брало верх, да и любопытство никуда не пропало.

На летающем катере я за два дня добрался до полюса. Поломка оказалась серьёзнее, чем мы рассчитывали, и пришлось провести в полярном домике для техников целых два дня. Пока ребята занимались своим делом, я любовался заснеженным ландшафтом и снимал с помощью Васи самые приятные глазу виды. Полюс оказался очень красив: вечная зима, низкие горы с голыми скалами, а над всем этим — невероятные оптические эффекты в небе, как будто на палитре сумасшедшего художника. Глядя на эти пейзажи, я понял, что чувство красоты не утрачено мною полностью.

А потом я отправился в одиночный поход в обратном направлении. Никаких серьёзных препятствий вроде гор и водных преград на пути не было. Приполярная тундра переходила в сплошной лес, который сменялся степью, тянувшейся до самого моря, на берегу которого расположился мелкий безымянный городок, а скорее — просто крупный посёлок. В его порту можно было сесть на корабль, который доставил бы меня, вместе с грузом провизии, в столицу. Передвигался я пешком, а реки и болота пересекал с помощью воздушной подушки, которую мне любезно предоставил Кабадун. Также я был оснащён всеми необходимыми вещами, часть из которых привёз сюда с Арикамы-6, а часть получил в дар от местных. Тем не менее, для полного счастья многого не хватало. Например, они пожадничали и не дали мне достаточно ткани для того, чтобы сшить себе палатку. Пришлось обходиться обычным водоотталкивающим полем, которое я включал вокруг себя каждую ночь — от дождя, росы и насекомых оно спасало, но, в то же время, было как-то неуютно без крыши над головой.

Дальние, неблагоустроенные края планеты не были абсолютно безлюдны. Иногда мне встречались одинокие хижины и домики, где люди жили в полном одиночестве или отдельными семьями, вдали от так называемой «столицы» — тропического архипелага, на котором я изначально приземлился. Я немного беседовал с ними, и они объяснили мне, что не любят столицу, потому что там слишком многолюдно. Я же рассказывал им, что по меркам моей родины, в столице Онготона не многолюдно, а, скорей, безлюдно, и что у меня на родине вообще собираются целые толпы.

— Толпы — это когда три человека в одном месте? — Примерно так спрашивали они.

— Нет, тридцать тысяч человек в одном месте. — Примерно так отвечал я.

Помимо встреч с экзотическими людьми, иногда случались и встречи с экзотическими животными. Так, однажды в сумерках я увидел силуэт крупного пушистого зверя. Зверь тоже увидел меня, зловеще направился ко мне на задних лапах и издал громкий урчащий звук. Через минуту он уже был рядом. Схватил меня передними лапами, плюхнулся в обнимку со мной на землю и буквально через пару минут заснул, не разжимая лап и не давая таким образом мне возможности выбраться.

Я не оказывал никакого сопротивления этому существу, потому что был проинструктирован на этот случай заранее, ещё до того, как отправился в поход. Колонисты, прибывшие на Онготон, дали этим зверям название «пёво». Пёво склонны хватать людей и устраиваться с ними спать, потому что их детёныши очень похожи по запаху на человека. Потомство у пёво бывает крайне редко, поэтому бóльшую часть своей жизни пёво бездетны и относятся по-родительски ко всему, что хоть как-то похоже на маленьких пёво. В случае появления детёныша один из родителей спит в обнимку с ним, а другой ходит и собирает листья и траву на прокорм всей семье. Потом они меняются — нечто вроде вахтенного метода. В случае нападения пёво нужно просто смириться со своей судьбой и ждать, пока оно выспится с тобой в обнимку. Животное это исключительно дневное, и к утру просыпается и уходит своей дорогой.

Почему пёво не задерживают людей надолго, доподлинно неизвестно. Некоторые зоологи полагают, что пёво всё-таки понимает, что человек не может питаться травой и листьями и отпускает его, чтобы добывал себе пропитание на свой вкус и не издох. Пёво нашли своё отражение в онготонском фольклоре, в основном в пословицах и поговорках, например «Лентяю что ни работа — то пёво напало», «Человек — не пёво, чтоб всех любить» или «Пёво на тебя нет!». «Пёво на тебя нет!» — это про слишком активных и суетливых людей. Также где-то есть дом отдыха под названием «Пёволовка», построенный в одном из главных ареалов обитания пёво. Любители пёво приезжают туда на временное проживание и имеют возможность в любой момент выйти за порог и подвергнуться нападению пёво.

Каждый вечер я с помощью своего головного импланта связывался с Кабадуном, который в это время заседал в кругу онготонских учёных, и мы через него производили взаимовыгодный обмен информацией. Они выпытывали у меня координаты мест, где я встречал интересующих их зверушек и растений — это было им нужно для какой-то статистики. Я же расспрашивал о том, годятся ли те или иные существа и растения в пищу, и как их правильно готовить.

Чтобы онготонцы не слишком задирали передо мной нос, я решил не отставать от них и тоже заняться научными исследованиями. Я ежедневно оценивал красоту заката по шкале от нуля до десяти, и составлял график. По возвращении я представил им график, который в целом напоминал параболу: закаты близ полюса были так себе, потом становились красивее, но ближе к экватору снова сдавали свои позиции. Учёные отметили, что в моём исследовании «что-то есть», но оно неполное, и для более целостной картины требуются путешествия в разные сезоны, и разные оценщики — не только я.

А Кабадун, как оказалось, всё это время занимался техническими разработками в сфере развлечений. Онготонцы недавно выменяли у кого-то колпаки иллюзий. Для тех, кто не в курсе, поясню: это специальные устройства, надевающиеся на голову и «поглощающие» её вполть до шеи. Они служат в основном для того, чтобы показывать детям «добрые мультики», и кино — взрослым, у которых нет разъёма под головной имплант. Называются они «экзо-импланты», но у онгтонцев такое название не прижилось, и экзо-импланты очень быстро стали «колпаками иллюзий». На эти колпаки можно очень легко закачивать инфорацию с обычных имлпанов. Вот Кабадун и перекачал туда записи с одной из своих прогулок. Онготонцы надели колпаки иллюзий и во всех подробностях увидели места, в которых он гулял — как будто бы сами там были.

И это пришлось им очень по вкусу. Хотелось посмотреть ещё — на невиданные места, на незнакомые народы, на планеты, о которых они знали только по наслышке.

Кабадун рассказал об этом совету старейшин. Те решили воспользоваться моей любовью к путешествиям, и на второй день после моего возвращения из похода по Онготону предложили мне отправиться в ещё более дальний поход, чтобы заснять самые интересные места ближайших планет и показать их онготонцам с помощью колпаков иллюзий. Начальником проекта назначили Кабадуна, как автора идеи. Во время моих странствий мне, разумеется, требовалось скрывать правду об Онготоне и нагло врать насчёт царящего здесь рабства у гнусных жабов. Это вызывало у меня некоторые трудности, и я пришёл к Кабадуну за советом.

Мы сидели в плетёных креслах на открытой кухне, в его маленьком бунгало на пляже. Над нашими головами был навес, защищающий от солнца, а рядом обреталась плита и различные кухонные принадлежности. Большинство из них работало от электричества, вырабатываемого маленьким солнечным аккумулятором на крыше.

— Но у меня же почти не получается врать. Я же ещё в первую неделю нашего знакомства тебе об этом рассказывал. Я утратил эту способность после того, как твои слуги повредили мою голову плазмострелом, помнишь?

— Ой, какая драма, я сейчас расплачусь!… Напомни, давно у тебя была эта твоя травма?

— Примерно год назад.

— Давно! За это время пора бы научиться этому неотъемлемому элементу межличностной коммуникации — вранью, среди людей ведь всё-таки живёшь… Практиковаться надо, а не драматизировать. Не прогрессирует тот, кто не практикуется. А сегодня, так уж и быть, я составлю для тебя программу действий… Итак, если спрашивают, откуда ты, отвечай «Это неприятные подробности, и мне не хотелось бы об этом говорить». Вот скажи, это истинное утверждение или ложное?

— Истинное. Мало кому будет приятно слушать рассказ о пребывании человека в рабстве у жабов. И мне действительно не хочется вешать им на уши всю эту лапшу.

— Вот именно!… Итак, где-то десять процентов людей достаточно тактичны для того, чтобы удовольствоваться таким ответом и не тянуть тебя за язык, добиваясь разговора на неприятную тебе тему. Десять процентов — это не очень-то много, но всё-таки лучше, чем ничего. Тем не менее, остальные девяносто процентов во имя удовлетворения собственно любопытства не гнушаются прибегать к моральному садизму, и начнут мучить тебя дальнейшими расспросами. Отвечай им: «Тот, кто послал меня, требует, чтобы я представлялся не иначе, как „Презренный раб Великого Жаба с совершенно не произносимом на человеческом языке именем“». Это истинное утверждение или ложное?

— Истинное. Посылаешь меня ты, и ты требуешь, чтобы я представлялся презренным рабом этого несуществующего Великого Жаба.

— Так-то! Если твой собеседник продолжает расспросы, в бой должна вступить вот эта «рабская фенечка».

С этими словами он достал из кармана какую-то штуковину, сделанную из множества неаккуратных металлических пластин, и закрепил у меня на руке. Он нажал на одну из пластин, и перед нами предстала грубая монохромная трёхмерная проекция жаба и открыла свою пасть. Вещал этот жаб на человеческом языке, но с противным, квакающе-булькающим акцентом:

— О, недостойные! Я, — тут последовал набор из неразборчивых звуков, которые упорно не складывались ни в какие известные нам слова. Но вскоре жаб проквакался и снова начал говорить яснее. — Презренный раб, что стоит перед вами — посланник нашей могучей империи. Я велел ему отснять самые примечательные места ваших презренных миров, чтобы услаждать их видами свои взоры и взоры своих подданных. Оказывайте ему всяческую поддержку и помощь. За ваши услуги он расплатится с вами вашими презренными деньгами. В пределах разумного. Если же вы помешаете ему, то вы познаете весь гнев нашей империи. — И он грозно, эмоционально заквакал, очевидно, ругаясь на своём языке. — Отследив тревожный сигнал, мы направим по вашим координатам аннигилирующий луч.

— Вот скажи мне, — продолжил Кабадун, — нажать на кнопочку и показать им проекцию — это истина или ложь?

— Ни то, ни другое — я просто нажимаю на кнопочку и ничего при этом не говорю.

— То есть не ложь? Отлично! А теперь следующий пункт нашей программы. Если даже после драматического выступления жаба, твой собеседник не перестанет докапываться, ты молча поворачиваешься к нему спиной, поднимаешь рубашку и показываешь безобразные шрамы.

— Так, стоп! У меня нет никаких шрамов на спине.

— Не проблема, сделаем. Наши медики уже давно освоили технику искусственного шрамирования.

— А, может быть, можно как-нибудь обойтись без этого?

— Прости, приятель, но никак. Эта процедура обязательна для всех онготонцев, вступающих хоть в какие-то отношения с внешним миром. О шрамах на спине онготонцев мои бывшие слуги рассказывали мне ещё лет десять назад, после того, как наша организация впервые осуществила обмен с «жабьими рабами» на ближайшей луне… Итак, поднять рубашку и показать спину со шрамами — это истина или ложь?

— Ни то, ни другое, как и в случае с проекцией.

И тут мне вспомнилась дурацкая и бессмысленная песенка, которая незадолго до моего отбытия с Арикамы-6 звучала на каждом углу.

В сердце гуляет ветер,
Оно покрылось льдом.
Нет никаких сомнений,
Теперь я стриптизёр.

Я много раз тщетно пытался раскусить тайный замысел автора этих строк и понять, что же он хотел этим сказать. А теперь случилось так, что я сам оказался героем этой песни. «В сердце гуляет ветер, оно покрылось льдом» — так можно описать поэтическим языком моё душевное состояние, которое мне навечно подарил тот выдающийся стрелок-кабадунист, попавший плазменным зарядом в мой головной имплант. А «теперь я стриптизёр» — это моя важная обязанность в предстоящих путешествиях на другие планеты, где я в случае необходимости должен буду показывать отвратительные шрамы на спине и навевать страх перед рабством у гнусных жабов. Со мной такое случается уже не в первый раз: если не можешь что-то понять, жизнь ставит тебя в ситуацию, где ты испробуешь это на собственном опыте. Точнее, даже не «ставит в ситуацию», а «тыкает тебя в эту ситуацию прямо носом».

А Кабадун, тем временем, продолжал для меня свой индивидуальный мастер-класс по обману:

— Чудненько!… У «особо одарённых» могут возникнуть дальнейшие вопросы. Но ты на все эти вопросы отвечай, что не хочешь об этом говорить. Если твой собеседник будет всё-таки настаивать на получении более информативных ответов, можешь его посылать, используя все известные тебе ругательства, и искать других помощников. Если человек уж настолько бестактен, что назойливо пытается у несчастного жабьего раба выведать все подробности его омерзительной, рабской жизни, значит, этот человек — придурок, и с ним лучше не связываться… Мои инструкции понятны?

— Абсолютно.

— Ну вот и славно. И всё-таки, мой юный друг, учись врать самостоятельно. Я не буду твоей нянькой вечно.

Получив инструкции о том, как обманывать людей, не говоря им ни слова лжи, я проследовал в лабораторию.

Если бы пару лет назад какие-нибудь высшие силы послали мне откровение, что меня ожидает клиническая смерть, а через год — работа по поручению Кабадуна, я попросил бы их только об одном: «Умоляю, сделайте так, чтобы моя смерть стала не клинической, а самой настоящей! Только бы не работать на Кабадуна!» Кто бы мог подумать, что работа на Кабадуна может заключаться не только в действиях наподобие взрывания мостов и захвата заложников. И уж никак не мог бы я раньше поверить в то, что стану под началом бывшего главаря террористов заниматься увлекательными исследованиями иных миров. Да, придётся носить дурацкую фенечку и время от времени снимать рубашку, пугая людей своим внешним видом, но ничего — человек приспосабливается ко всему. Почти ко всему.

Медики вкололи мне местную анестезию и принялись колдовать над моей спиной. А я, чтобы не терять времени даром, решил заняться поиском информации о планетах нашей епархии, которые я должен был посетить.

Кстати, слово «епархия» имеет очень странное происхождение — я это помню ещё из уроков колониальной истории. В своём изначальном значении оно появилось ещё на Земле, и было ещё древнее, чем даже слово «интернет». Оно обозначало единицу церковного административно-территориального деления. Я думаю, что человек, предложивший использовать его для обозначения обитаемых секторов космического пространства, — то ли кто-то очень верующий, то ли большой шутник.

— Вася, поиск «Онготонская епархия», — мысленно скомандовал я своему импланту.

— 8956 публикаций. Самая популярная — «Хит-парад планет Онготонской епархии».

— Вася, чтение. Интонация — «шоумен».

Территория Онготонскй епархии огромна, но в ней есть всего пять планет с атмосферой, пригодной для человеческой жизни. Наш хит-парад построен по принципу колонизационных успехов на этих планетах. Надо заметить, что дорога с одной на другую занимает по нескольку дней, и каналы дистанционной коммуникации работают плохо. Планеты эти посещаются редко. Представители как властей, так и бизнеса не считают нужным вкладывать средства в развитие каналов связи. Ознакомившись с нашим хит-парадом, вы поймёте, почему так происходит. Итак, начнём.

Пятое место — Марилиндис. Планета представляет собой сплошной океан, и единственный участок суши — это посадочная площадка, построенная неизвестно кем и неизвестно когда. Попытки колонизации Марилиндиса не предпринимались ни разу, и это не удивительно.

Четвёртое место — Вадруни. Была предпринята всего одна попытка колонизации Вадруни, но она не увенчалась успехом — через десять лет после высадки первых колонистов не было обнаружено ни одного живого человека. Все исследователи, которые являлись на планету с целью выяснения этих обстоятельств, проваливали свою миссию и теряли рассудок.

Третье место — Онготон. Он официально признан планетой с частично-успешной колонизацией: люди там высадились, и их потомки живы до сих пор, но всё человеческое население планеты попало в рабство к местному населению — жабам. Близ Онготона находится единственная в онготонской епархии техническая станция, которая, однако, не ремонтировалась и не модернизировалась уже пару сотен лет. Она транслирует унылую проекцию онготонской жизни и худо-бедно раздаёт интернет.

Второе место — Тонро. Начало колонизации было динамичным и обнадёживающим, в первые же годы был построен крупнейший завод по производству роботов. Но несколько десятков лет назад завод закрылся, и технологии откатились далеко в прошлое.

И, наконец, наш победитель!

Первое место — Иномонд. Планета колонизирована успешно, но колонисты почти сразу разбились на два враждующих лагеря, и всё это время заняты нескончаемой, бессмысленной войной. На Иномонде не производится и не добывается ничего ценного, поэтому до сих пор ни у кого нет мотивации поддерживать с этой планетой торговые отношения, суммарно тратя на дорогу туда и обратно как минимум месяц. По той же причине предложения некоторых политиков о том, чтобы вмешаться в военный конфликт и прекратить его, не находят одобрения в правительстве.

Примечания

Подводное чудище

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 8 ПОДВОДНОЕ ЧУДИЩЕ

Обсудив с Кабадуном последовательность дальнейших действий, пришли ко мнению, что посещать миры я буду в самом удобном порядке. Для начала облечу Онготонскую епархию, вернусь, сдам материал и полечу дальше. Поэтому я решил, что отправлюсь сначала на Марилиндис, а далее — в соответствии с рейтингом их освоения, почерпнутым мной из недр Интернета.

Старейшины, рьяно поддержавшие проект (любопытство было им очень даже не чуждо), сделали необходимые распоряжения, и техники Онготона экипировали меня по высшему разряду. Конечно, нельзя сказать, что местные технологии были передовыми, но и этого должно было хватить с головой. Мне выдали старый, но надёжный корабль, способный совершить дальнее путешествие через гиперпространство. Выдали оружие и средства защиты, загрузили в трюм ёмкости с дополнительным топливом и внушительный запас продовольствия.

Главным достоинством этого корабля, в сравнении с тем, на котором я прибыл к Кабадуну, был простор во внутренних помещениях. На том всё было компактно — для совершения любых хозяйственных операций не нужно было даже покидать кресла, достаточно было его повернуть. Встать во весь рост было невозможно, для перемещения в уборную приходилось пробираться на полусогнутых. А здесь можно было, хоть и недалеко, но ходить! Пилотировался корабль из кабины управления, спать предполагалось в кубрике, а есть — в столовой. В ней же, в углу, стоял даже универсальный тренажёр. Красота!

Вечером, через четыре дня после начала сборов, я взлетел и покинул атмосферу гостеприимной планеты. Меня ждал первый в моём списке незнакомый мир — водный Марилиндис.

Пока длился полёт, дневник я не вёл. Посвящал время просмотру фильмов и мультиков, пропущенных мной за последнее время. Когда-то я любил это занятие, но после травмы забросил. Не мог понять, ради чего смотреть кино, когда не можешь сопереживать героям. А недавно обнаружил в этом занятии новое удовольствие: разжечь в себе любопытство и удовлетворить его. Любопытство — единственное из не самых примитивных чувств, которое во мне сохранилось. И именно оно толкало меня вперёд, к неизвестному.

За несколько дней я добрался до планеты, вошёл в её атмосферу и начал сканирование покрывающего поверхность океана в поисках посадочной площадки. Площадка там и правда была, и действительно одна-единственная. Очень большая. При необходимости, на ней могла бы поместиться колонна космических грузовиков. Видимо, первые колонисты, пытавшиеся обосноваться здесь, имели серьёзные намерения.

Я пристроил свой кораблик с краю, так, что из кабины был виден тёмно-синий океан. Желая размяться и посмотреть на воду, выбрался из кабины. Снаружи было прохладно — градусов пятнадцать по Цельсию, сильный ветер и морские брызги, периодически окатывавшие меня, словно мелким дождём. Как я знал из описания, предоставленного мне Васей, такая погода на этой широте планеты была всегда. Никакой смены сезонов — вечная осень, вечно тёмная вода.

Однако, присмотревшись к воде, я понял, что она не такая уж и тёмная. В ней как будто мерцали далёкие огоньки. Подойдя к самому краю и взглянув вниз, я перестал сомневаться — действительно, через толщу воды виднелись переливы разноцветных огней. Что это? Оптический эффект, или какие-то подводные существа устроили иллюминацию в честь моего прилёта? Нужно было скорее спустить вниз батискаф и всё увидеть.

Батискаф, выданный мне учёными Онготона, оказался не таким старым, как я боялся. Он был, конечно, мал и тесен, но зато мог взлетать над поверхностью воды и преодолевать в полёте приличные для подводной машины расстояния. Я без лишних сомнений выгрузил его из корабля, сел в кресло пилота и спланировал в воду.

Передо мной предстала прекрасная картина: множество огоньков, красных зелёных голубых, жёлтых и ещё каких-то, мерцали и перемещались в воде. Приглядевшись и помощью видоискателя, я понял, что это не просто бродячие огни. Это были живые существа. Они светились всевозможными цветами, поэтому под водой всё было отлично видно, и окружающая действительность была на порядок красочнее, чем все привычные мне пейзажи. Небесные светила, освещающие поверхность лун и планет, обычно имеют бело-жёлтый спектр, а тут источники света имели самый разный окрас, и, к тому же, постоянно двигались. Кроме того, вода придает свету необычные эффекты, которые нельзя создать в воздушной атмосфере.

Глубина в этом месте была довольно небольшой для Марилиндиса, и в полуста метрах под собой я видел причудливое дно. Существа суетились возле него. Почти сразу после приводнения я был замечен, и в мою сторону направилась пёстрая светящаяся делегация.

Капсулу окружили создания, напоминающие осмьиногов, которые были распространены как на Арикаме-6, так и на Онготоне. Вообще, довольно типичный образ для подводной фауны разных планет. Но эти были увешаны чем-то наподобие одежды или украшений. Неужели разумные?! Да, вскоре в этом не осталось сомнений. Они покружили вокруг батискафа, явно переговариваясь между собой. А спустя минуту, к моему величайшему удивлению, выстроились передо мной в сложную фиругу. В ней легко было распознать слово «ЗДРАВСТВУЙ» на общечеловеческом алфавите — единственным, который знал я и большинство людей в галактике.

А вот прямо сейчас мне захотелось немного побыть занудой и с повествования о разумных осьминогоподобных существах переключиться на рассказ об общечеловеческом языке. Я считаю, что общечеловеческий язык — одно из самых полезных изобретений человечества. Первые разработки чего-то подобного велись ещё в двадцатом веке, а вскоре после изобретения полётов на сверхсветовой скорости учёные снова взялись за эту задачу. Без знания общечеловеческого языка в колонисты не пускали: завалил экзамен — колониальную визу не получишь, каким бы ты ни был замечательным человеком. Очевидно, что при освоении новой планеты и так может возникнуть много проблем, поэтому проблему языкового барьера внутри команды решили исключить на корню. К тому же, единый язык сильно сглаживает культурные различия между разными колониями. Возможно, благодаря ему торговые связи хорошо развиты, и до сих пор не было ни одной межколониальной войны.

— ЗДРАВСТВУЙТЕ, — ответил я этим существам, складывая пальцами нужные буквы. Ответом было сложение щупалец и тел, которое можно было понять как фразу «СЛЕДУЙ ЗА НАМИ».

Я повёл батискаф по направлению, указанному мне провожатыми. Мы двигались прямо надо дном, сложенным из синеватой породы. На нём лежало немало камней, поросших водорослями. Дно постепенно уходило вниз, и я смог разглядеть впереди крупную скалу, похожую на причудливый подводный замок. К ней мы и двигались.

Когда мы приблизились, сходство с замком стало ещё сильнее. Прямо перед нами зияла арка главного входа, куда без труда вошёл бы и более крупный батискаф. По бокам виднелись проходы поменьше. Один из провожатых — по-видимому, главный — поманил меня щупальцем в арку. Я завёл судно туда. Преодолев короткий туннель, мы оказались на широкой улице. В глазах зарябило от множества разноцветных огней. Сотни существ плыли туда-сюда по своим делам вдоль высоких стен, похожих на сказочную городскую застройку. Посередине улицы, разделяя потоки движения, били фонтаны из пузырьков воздуха. каменные выступы стен украшали водоросли. В стенах были отверстия, явно служившие дверями и окнами. В окнах горел свет — жёлтый, зеленоватый и голубой.

Мы приблизились к отдельно стоящему зданию, возле которого на дне было припарковано несколько причудливых подводных транспортных средств. Главный из провожатых жестом велел мне поставить батискаф там же. Затем он и его помощники снова выстроились в причудливую надпись, означавшую вопрос: «можешь выйти?»

Рыб или прочих хищников, которые могли бы пожрать меня без бастискафа, в этом месте точно не было. Поэтому я решил облачиться в кислородно-обзорную маску и ласты, включить на головном импланте водоотталкивающее микрополе и выйти в таком виде в океан. Мне указали на вход в здание. Над ним располагалась подсвеченная вывеска на двух языках — на общечеловеческом и каком-то непонятном, видимо, местном. Понятная надпись гласила: "гостиница «Дно».

Далее всё выглядело примерно так же, как при заселении в обычную человеческую гостиницу. Мне подобрали номер для двоякодышащих постояльцев, поскольку для исключительно сухопутных здесь ничего не было. Выдали ключи и проводили в номер. Оплату взял на себя провожатый, поскольку я почему-то оказался в этом городе на правах почётного гостя. К тому же, у меня не было местной валюты. Всё это время мы с провожатым обменивались записками, которые он ловко писал одной из своих щупалец на предмете, напоминающем планшет для записей, специальным стилусом, который по необходимости давал и мне. Номер напоминал пещеру, наполовину заполненную водой. В нём был мягкий, приглушённый свет. В сухой части лежал большой толстый матрас, стоял столик и пуф, предназначенный для сидения. Пахло благовониями.

Из нашего дальнейшего диалога с провожатым мне удалось выяснить много интересного. Их народ называется октопусиями. Они носят одежду из так называемой «подводной ткани», которую вырабатывает специальная порода двустворчатых моллюсков, выведенных с помощью селекции. Они косвенно знакомы с человечеством, даже немного знают нашу историю и политику, но прямого контакта между нашими цивилизациями никогда не было. Зато октопусии состоят в торговых взаимоотношениях с цивилизацией двоякодышащих ящеров дреонов с планеты Дреус. Те, в отличие от хозяев Марилиндиса, неплохо освоили космос, и торгуют со множеством разумных видов. В том числе и с людьми. Они и предложили использовать в качестве лингва франка общечеловеческий, как нейтральный и легко понятный обеим сторонам. Я же, как оказалось, первый человек в этом историческом периоде, посетивший октопусий. И моему визиту они крайне рады, потому оказывают мне почести, как дорогому гостю.

Мне предложили осмотреть местные достопримечательности. Из ближайших у них тут был гигантский риф и какое-то священное дерево. Однако, традиция требует посещать эти места, не пользуясь транспортом, поэтому батискаф надлежит оставить на стоянке у гостиницы. С этим условием я легко согласился. Мне и самому приятнее было плавать, не будучи запертым в нём. Да и запись моих впечатлений на имплант будет интереснее.

После отдыха и обеда, состоявшего из очень вкусных водорослей и каких-то ракообразных, я в маске и ластах направился к рифу. Со мной двигалось несколько сопровождающих, любезно показывавших мне дорогу и периодически, то записками, а то выстраивая короткие фразы из своих щупалец, проводивших мне ненавязчивую экскурсию. Внутри рифа было множество ходов, образующих лабиринт — что-то вроде системы пещер. В них было светло из-за растущих тут и там диких светящихся водорослей. В отличие от окультуренных, которые используют для освещения, они поражали невероятно причудливыми сочетаниями света. Это было похоже на застывший салют. Кое-где внутри рифа росли другие водоросли, света не дававшие, зато водоросли, цветшие фантастическми цветами. Во внутренние ходы вплывали и выплывали рыбы и другие подводные существа. Риф, как видно, был образован из древних кораллов и скелетов древних животных. Сейчас, оказавшись внутри оживлённого города, он служил чем-то вроде городского парка, места общественного отдыха.

После парка мы посетили местное кафе высокой кухни. Причём мои чичерони, как и в случае с гостиницей, взяли все расходы на себя, и кормили меня, как на убой. И выбирали самые, на местный вкус, изысканные блюда. Самые вкусные, для истинных гурманов. Хотя, с точки зрения избалованного сухопутными яствами человека, так эти кушанья из водорослей, раков и рыбы мало чем отличались одно от другого. А после обеда октопусии взялись любезно сопроводить меня в то место, которое называли своей центральной площадью, и где жило их священное дерево.

Мы двигались в плотном попутном потоке местных. Они обменивались между собой звуками и меняли цвет щупалец. К этому времени я уже более-менее понимал эмоциональный окрас речи октопусий. Они были радостны.

Дерево оказалось высотой в пару человеческих ростов. Его ветки напоминали то ли водоросли, то ли щупальца, которые покачивались в такт течению воды, а иногда делали еле заметные, плавные самостоятельные движения. Октопусии сообщили, что возраст дерева составлял как минимум одиннадцать тысяч лет, и что в своей памяти оно хранит всю их историю. Они могли с ним общаться и задавать ему вопросы с помощью сцепления с ним своих щупалец. Дерево не цвело, но было украшено множеством свежих цветов, сорванных с местных цветущих водорослей, и кусками уже известной мне подводной ткани. Дерево меняло цвет в зависимости от настроения. Цвета эти соответствовали принятым у аборигенов, и я уже более-менее понимал их значение. Сейчас оно было синим, что означает настроение спокойствия и умиротворенности. Синий цвет плавно сменился на розовый. Розовый означал радость. Как мне объяснили, дерево было радо видеть меня.

Неужели это экзотическое дерево устроено по принципу, который показан в старинном кино «Аватар»? Это кино мы проходили в школе, и я до сих пор его неплохо помню, потому что именно по нему я получил свою единственную двойку за сочинение. Темой сочинения была «Идейно-нравственная эволюция Джейка Салли». Вышло так, что я обленился, и к положенному сроку не подготовился, вот и пришлось потом смотреть внимательно, причём дважды, и тащиться на пересдачу.

Ни меня, ни моих одноклассников, за исключением совсем уж отъявленных заучек, старинные кино совершенно не интересовали. Оно и понятно: никакого интерактива, и можно смотреть только с одного ракурса — который показывает режиссёр. Если поставишь такое кино на паузу, перед тобой будет просто статичная картинка, и нет возможности рассмотреть с разных сторон, побродить по городам и лесам, поболтать с персонажами… А когда я посещал базовый курс педагогики, необходимый для того, чтобы работать с детьми, мне открыли неожиданную истину — зачем детей заставляют в школе смотреть и анализировать эти произведения древнего киноискусства. Дело в том, что если нет возможности увидеть все детали, мозг начинает додумывать недостающее, и таким образом развивается. Также на педагогических курсах меня просветили, что раньше, когда вообще никакого кино не было, педагоги пропагандировали печатные книги без картинок, тоже надеясь на развитие детской фантазии: если картинка есть, то уже и додумывать ничего не надо. Для тех, кто не в курсе, поясню: печатная книга — это длинный текст на бумажных листах, которые скреплены между собой, и в свёрнутом положении представляет собой нечто вроде плоской коробочки. Но я отвлёкся от темы, я же рассказывал про подводный мир Марилиндиса…

И тут как раз настал тот момент, когда этот самый подводный мир пожелал преподнести мне свой самый большой сюрприз. Десяток октопусий, только что пообщавшихся с деревом с помощью сцепления щупалец, сообщили мне:

— БОЛЬШАЯ ЧЕСТЬ ДЛЯ ТЕБЯ. ТЫ — В ЖЕРТВУ СВЯЩЕННОМУ ДЕРЕВУ.

Я был, мягко говоря, удивлён. Все эти радостные осьминожки, оказывается, затеяли меня прикончить? Или нет, всё хорошо и сводится к некому символическому жертвованию?

— ЭТО СИМВОЛИЧЕСКИЙ РИТУАЛ? ЖИЗНЬ И ЗДОРОВЬЕ СОХРАНЯЮТСЯ?

Изверги помедлили, переговариваясь о чём-то между собой. Один из них написал что-то на планшете и передал его мне. Вот что там было:

— ЖИЗНЬ = АКТИВНОСТЬ СОЗНАНИЯ. ТВОЁ СОЗНАНИЕ СОЕДИНИТСЯ СО СВЯЩЕННЫМ ДЕРЕВОМ. ТЕЛО — УНИЧТОЖЕНО.

— ВОЗРАЖАЮ, — ответил я.

— ВОЗРАЖЕНИЯ НЕ ПРИНИМАЮТСЯ. НЕ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЁМ ГОВОРИШЬ. ЕДИНЕНИЕ СО СВЯЩЕННЫМ ДЕРЕВОМ — БЕЗГРАНИЧНОЕ СЧАСТЬЕ.

Вначале я пытался сопротивляться, но когда полтора десятка октопусий опутали меня щупальцами с головы до ног, я понял, что сейчас лучше изображать покорность, пытаясь усыпить их бдительность, и ожидать волшебного шанса на спасение.

Меня облачили в одежду из подводной ткани, ощущавшуюся на спине, как противная слизь, на голову мне водрузили цветочный веночек. На некотором расстоянии собралось, наверно, несколько тысяч октопусий — видимо, сведения в их мире распространяются быстро, и на ритуал жертвоприношения жаждет взглянуть каждое уважающее себя существо.

— ОБРЯД ОЧИЩЕНИЯ, — прокомментировали они свои дальнейшие действия.

«Вот уродцы! — Подумал я. — Они не только назначили меня жертвой несмотря на мои возражения, а ещё, видите ли, считают слишком грязным для этой роли!»

Вокруг меня ровным кругом выстроилось несколько десятков октопусий. Они исполняли очень сложный, слаженный танец. Ни одна октопусия ни разу ни ошиблась ни одним щупальцем. А если они и ошибались, то так виртуозно импровизировали, что я не мог бы этого заметить. Кружились вокруг меня и надо мной в специальном порядке, описывая какие-то сложные, симметричные фигуры. А потом они собрались у меня над головой и начали сыпать мелкие, блестящие предметы. Мне не удалось рассмотреть, что это было. Может быть, кусочки минералов. Может быть, предметы искусственного происхождения. Часть из них уносило течением, часть плавно скользила вокруг меня в воде и ложилась на дно, часть — на мои плечи и волосы. На этом обряд был закончен. Меня подвели к священному дереву и сняли верхний сегмент маски. Я до сих пор мог дышать с помощью оставшегося нижнего сегмента, но мои глаза остались в воде абсолютного голыми, и мир передо мной начал расплываться. Через пару секунд какая-то гадость прикоснулась прямо к моим глазным яблокам, и в голове у меня тут же начали создаваться странные иллюзии, мелькавшие с огромной скоростью.

Хочется пойти на улицу и поиграть с другими ребятами, но нельзя: сейчас у меня урок математики, а потом личный шофёр везёт на занятия по танцам. Летом отдыхаю на море, ныряю, рассматриваю рыбок, возвращаться домой неохота. Клубы, вечеринки, лень готовиться к экзамену, в итоге провал, отец даёт взятку, а потом меня отчитывает. Лето, море, рыбки, кораллы. Деловой костюм, который отлично на мне сидит, конференции, инвестиции, кредитование. Опять море, причём необычное. Марилиндис?

Получается, что я погрузился в воспоминания какой-то другой личности, и эта личность, несомненно, человеческая. Видно, что была богатой и влиятельной. Жила довольно давно, ведь транспорт и одежда из воспоминаний соответствуют уже прошедшим десятилетиям. Она любила море и не отказывала себе в опасных приключениях, вроде путешествия на далёкую малоизученную планету, целиком покрытую океаном. Вероятно, этот человек заявился на Марилиндис, где и сгинул.

И тут я почувствовал, что эта сущность мысленно обращается ко мне:

— Меня зовут Алхилдиса, я с Арикамы-6, из семьи банкиров. Моё сознание находится в этом дереве уже очень давно. Все эти годы я упорно прокручивала свои воспоминания, и это мне помогло полностью поглотить сознание дерева. Я дам тебе огромное вознаграждение, если ты привезёшь мне человеческое тело, в которое я смогу переселиться. При этом, ты выполнишь два условия. Тело должно принадлежать плохому человеку, только в таком случае это будет справедливо. И человек этот не должен быть старым, я ведь не хочу умереть буквально через пару лет. Никаких других требований у меня нет. Всё, ступай на поиски.

И тут гадость, присосавшаяся к моим глазам, резко отпустила меня. Не долго думая, октопусии подхватили меня и потащили на поверхность, видимо, получив от своего дерева соответствующие инструкции.

Вцепившись руками в лестницу, я, не открывая глаз, взобрался на платформу и без сил рухнул вниз. Прошло немало времени, прежде, чем я опомнился, смог безболезненно открыть глаза и покинуть планету, населённую кровожадными подводными фанатиками.

Я задумался об Алхилдисе. Ну и запросы у неё! Живёт она под водой, в виде дерева, но ей для обратного перевоплощения именно тело плохого человека подавай, и ничто иное. Странно, что для банкирши так важны вопросы морали и нравственности. Но отчасти её можно понять — если годами прозябаешь в виде подводного дерева и размышления о вечном — единственное доступное тебе занятие, ещё и не до такого можно додуматься. А с условием непременной молодости, как я считаю, она слишком шикует. Не всё ли равно, в кого воплотиться, если альтернатива этому — прожить остаток жизни в виде дерева? Тем не менее, я собрался выполнить её прихоть в точности, потому что эта эксцентричная дама богата, и может мне хорошо заплатить.

Ну и где я ей плохого человека возьму? И что вообще такое «плохой человек»? Я по привычке собрался полезть за информацией в интернет, но тут же вспомнил, что здесь, в Онготонской епархии, его почти нигде нет. Значит, придётся искать ответ на этот вопрос самостоятельно. Вот до чего жажда денег людей доводит, они философствовать начинают. Итак, что такое «плохой человек»? Это тот, кто творит зло. Нет, «зло» — это всё-таки слишком абстрактное понятие. Лучше сказать — причиняет вред или намеревается его причинять. А если он причиняет вред в ответ на вред, который ему принёс кто-то другой, или вообще для спасения своей жизни? Нет, наверно, это не плохой человек. Тот, кто причиняет другому вред незаслуженно — это уже ближе к делу. А что, если он причиняет вред в ответ на принесённую ему пользу? Вот это как раз то, что мне надо! Стоп, так под это определение ведь подходит Брайла. Я принёс ей пользу, она даже сама это признала. В последний раз, когда я её видел, она говорила про меня: «Он — единственный, кто смог найти ко мне правильный подход, когда я отказывалась от пищи, и смог так повлиять на меня, чтобы я начала есть». И в ответ на принесённую мне пользу она предложила отправить меня на Онготон, полагая, что я там буду убит или попаду в рабство к жабам. Но как добыть Брайлу для этого подводного чудища? Она же живёт на Арикаме-6, и там меня почти со стопроцентной вероятностью идентифицируют и поймают. Так что, увы, придётся искать других плохих людей…

А ещё через несколько минут размышлений моя концепция «плохого человека» обросла дополнительными подробностями. И вред от плохого человека, и польза, предварительно принесённая ему, должны быть значимыми и существенными. Допустим, я подсмотрю, как кто-то спрашивает у кого-то, как пройти к банку, получает правильный ответ, а потом незаметно тырит у своего информатора конфету из кармана и идёт дальше. А потом я поймаю этого конфетного вора и попытаюсь предъявить Алхилдисе и потребовать за него награду. Почти наверняка она не оценит мои старания и вообще пошлёт меня куда подальше.

Ну что же, есть, о чём подумать на обратном пути. Батискаф оказался утрачен, но я был намерен вернуть его при следующем посещении планеты. Миссия, в целом, была выполнена — интересные и уникальные кадры для онготонцев засняты. Процедуры очищения перед принесением в жертву дереву они точно никогда раньше не видели. Подведя баланс, я с чувством выполненного долга сел в кресло пилота и покинул Марилиндис, направляясь в обратный путь.

Вернувшись на Онготон, я передал местным свои записи с Марилидиса, и они пришли от этого красочного мира в полнейший восторг. Некоторым даже нравилось смотреть сцену жертвоприношения, ощущая себя на моём месте (иначе никак — запись-то сделана на мой имлант). Они же знали, что я остался жив, значит это добрая сказка со счастливым концом.

А я решил пару недель отдохнуть в своей Зловещей долине, чтобы с новыми силами отправиться на съемки новых планет и поиски подходящего плохого человека для Алхилдисы.

Галлюцинации моих галлюцинаций

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 9 ГАЛЛЮЦИНАЦИИ МОИХ ГАЛЛЮЦИНАЦИЙ

Я прибыл на Вадруни — ту самую планету, где от первых колонистов остались лишь заброшенные города, а других желающих колонизировать это загадочное безобразие так и не нашлось. Почему я сказал «безобразие»? очень просто.

Города были сосредоточены компактно, один рядом с другим. Когда я пролетал над ними, первое, что бросилось мне в глаза — это их примитивность и однообразие. Стандартные, как будто скопированные кварталы из стандартных серых коробок. Дома были построены безо всяких изысков и все до единого имели форму прямоугольных параллелепипедов, а количество этажей варьировалось от пяти до десяти. Большинство из них уже частично разрушилось, но всё же не до стадии бесформенной горы строительного мусора. Что же сподвигло колонистов наваять такую архитектурную унылость, и куда они потом все девались?

Видя, что города практически ничем не отличаются один от другого, я приземлился в первом попавшемся, имевшем более-менее чистую посадочную площадку.

Местное светило жарило своими полуденными лучами, и капли недавно прошедшего дождя искрились на листьях деревьев, оккупировавших дороги, крыши домов и другие удобные для себя места.

На площадке, поросшей мелким кустарником, я садиться не стал. Опустился прямо в центр широкого проспекта, и вышел из корабля. Вид заброшенного города вблизи был не сильно лучше, чем с высоты моего полёта. Я направился вдоль по одной из улиц, тщательно записывая на имплант немногочисленные особенности сохранившейся архитектуры и красивые юные деревца, из неё растущие. Оглянулся назад, и премного удивился. Проспект, по которому я шёл, был завален человеческими трупами. Оглядевшись по сторонам, удивился снова: то тут, то там валялись тела — как целиком, так и по частям. Что это ещё за бред?! Когда я осознал, что слетаю с катушек, и сделал над собой усилие, чтобы прийти в себя, галлюцинация пропала. Однако, когда я снова расслабился, иллюзия с трупами повторилась. Вскоре я пришёл к выводу, что для созерцания реальной картины мира без галлюцинаций мне требуются такие умственные усилия, которые очень быстро могут меня капитально измотать. Я решил, что оно того не стоит, и оставил всё как есть: если бред столь навязчив, пускай остаётся. Правда, тут возникал один небольшой нюанс: скорее всего, галлюцинации записываются на мой головной имплант вместе с тем, что я вижу. Ну и пусть себе записывается — решил я. Вдруг, для онготонцев так будет даже интереснее? Шоу для любителей острых ощущений. А если нет — вырежут.

Солнечный свет красиво играл на мокрых стенах и листьях, но только на тех, что существовали в реальности. Элементы галлюцинации не отражали свет. Я быстро разобрался с природой иллюзии — она действовала только на зрение, иногда на слух, но никак не задевала тактильных ощущений. Поэтому я шагал прямо сквозь нагромождения тел. Дома представали, порой, в том состоянии, когда они были ещё совсем новыми, а время суток смещалось в предрассветные сумерки. Внезапно из-за угла показались два живых человека, которые шли мне навстречу. Иллюзорных, разумеется. Они, как и следовало ожидать, меня не замечали. Я решил последовать за ними — может, удастся увидеть что-то интересное. Их диалог я запомнил хорошо:

— Все причастные к этому должны умереть! Так мы восстановим справедливость. Сколько же можно смотреть, как игоноты страдают и умирают?!

— Где мы найдём всех причастных?

— Всех, может, и не найдём, но я знаю, где живёт один из биологов. Убьём хотя бы его.

— Биологи просто выполняли приказ.

Тут их беседу нарушил вопль «Я больше так не могу!», доносившийся откуда-то сверху, и буквально сразу с высокого этажа метрах в пяти от нас свалился какой-то человек. Собеседники посмотрели на его бездыханное тело, и тот, кто говорил о пользе убийства «всех причастных», продолжил:

— Вот, очередное доказательство, что мы должны отомстить. Люди сходят с ума и погибают. Надо остановить это!

— Ты хочешь отомстить тем, кто бессмысленно убил игонотов, совершив бессмысленное убийство неизвестно кого. От этого нам всем станет только хуже! Я этого не допущу. Ты должен умереть!

С этими словами, он выхватил из кармана маникюрные ножницы и пырнул своего собеседника в грудь. Сразу видно, что в таких вопросах он был дилетантом — об этом говорила и сама идея использовать маникюрные ножницы для убийства, и тот факт, что его жертва не только осталась жива, но даже удержалась на ногах и отвесила меткий удар в ухо. Противники навалились друг на друга, и между ними завязалась возня. Судя по всему, затяжная. Скорее всего, рано или поздно кто-то из них должен был кого-то прикончить, но, видимо, их силы были примерно равны, поэтому смотреть на это зрелище можно было долго. Не испытывая особого интереса к исходу поедника, я оставил их и пошёл дальше.

Кто же такие игоноты? Наверно, колонисты разделились на две враждующие группировки, и это одна из них. Хотя нет, говорилось же, что тут замешаны биологи. Может быть, был разработан какой-то вирус, убивающий существ по биологическим признакам? Игоноты, возможно, не люди, а какая-то местная форма жизни.

Я вышел на открытое пространство, вымощенное бетонными плитами. В щелях между ними росла трава, кое-где пробивались молодые деревца. Через пару секунд пришли галлюцинации. Что интересно, тут они уже были другими. Часть домов, окружавших эту площадь, и вовсе исчезла, а часть превратилась в недостроенные конструкции в строительных лесах. Прямо передо мной на площади возникло несколько сотен гуманоидов, среди которых люди были в явном меньшинстве. Большинство составляли те, кто мало похож на людей. Неужели те самые игоноты? Они были с головы до ног покрыты ярко-рыжей шерстью и одежды не носили. Их пропорции немного отличались от человеческих, а рост был ниже примерно на голову. Думаю, что несмотря на кажущиеся признаки примитивности — такие, как тотальная волосатость, по разуму были примерно равны людям: их челюсти были маленькими, а лбы — высокими. Уши располагались не по бокам головы, а сверху, и по форме напоминали уши мелких грызунов.

В утренних лучах местного светила какой-то человек громко читал примитивные стишки, а люди и рыжие гуманоиды делали зарядку, двигаясь на удивление слаженно — видимо, одно и то же повторялось ото дня в день месяцами или даже годами.

Светлое завтра мы строим сейчас
Из стали, бетона и кирпича.

И отжимаемся мы двадцать раз,
Бодрость и свежесть чтоб были у нас.

Утренний свет озаряет восток.
Встали и сделали длинный прыжок.

Радостью мышцы наполним с утра,
Вспрянуть, проснуться, взбодриться пора.

Махи руками на счёт раз, два, три.
День начинается с новой зари.

Получается, что люди объединились с рыжими и стали вместе строить города. Но зачем же возводить эти примитивные «коробки» из кирпича и бетона, причём, делать это силами неквалифицированных живых существ? Ведь любой колониальный флот, летящий осваивать новую планету, всегда вёз с собой достаточно современных строительных роботов? Я не смог придумать другого объяснения, кроме как гибель части кораблей, на которых ехало всё необходимое для строительства нормальных городов. А также, видимо, это всё происходило в первый период колонизации, когда мало у кого была возможность в случае провала вернуться на Землю — корабли были рассчитаны на полёт в один конец. А средства коммуникации не всегда давали возможность связаться с Землёй и попросить помощи.

Я зашёл в несколько ближайших домов, и там меня ждала самая унылая картина из всех, что я здесь видел: никто никого не убивал и никто не делал утреннюю зарядку под бодрящие стишки, а рыжие гуманоиды просто кашляли, хрипели и умирали в стенах новеньких домов.

Во время моей дальнейшей прогулки по городу никаких принципиально-новых галлюцинаций у меня не было, и меня посещали только те, которые так или иначе дублировали уже увиденное. Жанр первый: сумасшедшие люди, убивающие друг друга и совершающие самоубийства. Жанр второй: совместная и весёлая деятельность людей и рыжих гуманоидов, в основном — строительная. Жанр третий: больные и умирающие гуманоиды.

Понятия не имею, как объяснить этот эффект с галлюцинациями. Мне было ясно лишь то, что это не я такой дурной, а сама планета сейчас такая дурная. Ведь мне известно из «Хит-парада планет Онготонской епархии», что все исследователи, посещавшие Вадруни, теряли рассудок. А также мои галлюцинации в виде беснующихся людей частенько упоминали о своих галлюцинациях в виде умирающих игонотов (не иначе, как тех самых рыжих гуманоидов).

Да и вообще, нет ничего удивительного в том, что на неизведанных планетах могут быть какие-то эффекты, которые обыватель (то есть я), не может объяснить с помощью имеющихся у него научных знаний. Чем больше нового люди узнаю́т, тем меньше они гордятся своими познаниями и тем больше убеждаются в том, что их знания о Вселенной далеко не полные.

Я задумался о начальстве колонии Вадруни. Получается, что оно обманом подключило игонотов к строительству городов, а потом приказало уничтожить их всех биологическим оружием, чтобы в построенных ими городах остались только люди. Какая жалость, что это выдающееся начальство сейчас, видимо, мертво, как и все остальные люди на этой планете! А то можно было бы брать с собой буквально любого из них, везти к Алхилдисе и потом получать вознаграждение. Наверняка, они в точности соответствуют её требованиям, то есть являются плохими людьми. Столько плохих людей пропало просто так, и всё без толку для меня…

Я не стал осматривать и снимать другие заброшенные города на Вадруни. Решил, что кирпично-бетонные коробки с бесплатным приложением в виде моих галлюцинаций вряд ли будут ценным и приятным зрелищем для моих заказчиков — онготонцев. Поэтому, проведя на этой сумасшедшей планете лишь несколько часов, я улетел с неё и направился «домой».

* * *

Отдохнув дней пять на пляже в своей Зловещей долине и насытившись как следует фруктами и морскими существами с хрустящей жареной корочкой, я заявился к Кабадуну, чтобы расспросить его о реакции онготонцев на отснятый мной материал.

Он сидел в своей хижине, уставившись отсутствующим взглядом в одну точку и не заметил моего появления. Это был типичный вид человека, выполняющего какую-то сложную работу с помощью своего головного импланта. Чем же он так себя озадачил? Я рискнул отвлечь мыслителя:

— Привет!

— О! Привет! Я сразу тебя не заметил, вот уже полдня сижу тут, пытаюсь отделить зёрна от плевел.

— Чего?!

— Да вот скачал любительскую программу для редакции любительского кино, всё пытаюсь отделить реальные снимки местности Вадруни от твоих галлюцинаций.

Я не понял, почему он называет это «отделением зёрен от плевел», но ведь Кабадун — ходячая энциклопедия, и в прошлом он вообще был историком и архивистом, мало ли какие древние пословицы и поговорки он мог знать… Я продолжил беседу:

— Ну и как успехи?

— Пока не очень.

— А ты им это уже показывал? В смысле, в первозданном виде, с галлюцинациями?

— А то!

— Ну и как, популярно?

— Честно говоря, популярность — посредственная. Если сравнивать с твоим кино с Марилиндиса, на которое занимали очередь, и доходило до того, что ждать своей очереди зрителям приходилось неделю, кино с Вадруни — это какой-то артхаус, развлечение на любителя. Большинство людей не смогли смотреть его и дольше пяти минут и отговорили от этой идеи всех своих родственников и друзей. Поэтому сейчас наши «колпаки иллюзий» оккупировали мальчишки где-то от двенадцати до восемнадцати лет. Они выделываются друг перед другом, соревнуясь, кто дольше сможет это терпеть. Тем не менее, их становится всё меньше, потому что за многими уже пришли родители и пинками и уговорами оттащили их домой. Но мы всё равно ценим твою работу, ты же не виноват, что на Вадруни всё так тухло.

На выходе из кабадунской хижины меня ожидало двое ребятишек лет десяти, по-видимому, брат и сестра. Они пристали ко мне:

— Здравствуйте, дядя репортёр!

— «Дядя репортёр», значит? Ну ладно. Привет!

— А почему Вы не сошли с ума, когда были на Вадруни?

— Вы, наверно, слышали, что когда-то давно в эту мою штуковину попал плазменный заряд, и я чуть не умер? — Я постучал пальцем по своему головному импланту.

— Да, конечно.

— Ну так вот, я тогда и правда частично умер. Умерла та моя часть, которая умеет сходить с ума.

Дети кивнули, изображая понимание.

Деревенский киберпанк

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 10 ДЕРЕВЕНСКИЙ КИБЕРПАНК

Я вошёл в атмосферу планеты Тонро. Это оказалась живописная планета земного типа с самым разнообразым рельефом — моря, пустыни, горы, луга… Кое-где среди горных хребтов выделялось несколько абсолютно плоских площадок, на которых высились города радиально-кольцевой структуры, перемежающиеся лесопосадками. По форме лесопосадок угадывалось, что вначале они имели геометрически-правильные очертания, но это было так давно, что, видимо, тогда даже мои бабушки ещё на свет не родились.

«Террафоримирование по седьмому типу» — нечаянно подумал я, сам удивляюсь, что до сих пор помню хоть что-то из того, чему меня учили в институте.

Единственной известной мне достопримечательностью Тонро был тот самый огромный заброшенный завод, о котором я не так давно читал. Его-то я и хотел заснять в первую очередь, поэтому сразу отправился в ту часть планеты, где он находился несколько веков назад. Но найти его с воздуха мне не удалось. У меня даже мелькнула мысль, уж не подземный ли он. В любом случае, продолжать поиски можно было только на поверхности. Вскоре мне повезло — я увидел внизу посадочную площадку. Она была крупной, оборудованной несколькими ангарами, но всё вокруг имело заброшенный вид. Грязь и палая листва почти полностью покрывали бетон. В крышах ангаров зияли дыры. На краю площадки стоял колёсный транспортёр — судя по виду, стоял без движения не первый год.

Я посадил свой корабль на площадке и загнал его в ближайший ангар. Похоже, что и город, видневшийся неподалёку, был необитаемым. Поблизости не было видно ни одного живого существа, только кучи мусора и пустующие строения. Я взял бинокль и начал всматриваться. В паре километров, на границе разросшейся лесопосадки, на бревне сидел человек. Боясь, что абориген уйдёт, я запрыгнул на гравицикл и устремился к нему. Но, долетев, понял, что мог не сильно торопиться: человек сидел, глядя в одну точку и раскачиваясь, подобно сомнамбуле. На нём были какие-то лохмотья и сильно растянутый шерстяной свитер.

— Здравствуйте, — сказал ему я, — Не подскажите, где здесь вообще люди живут?

Он смотрел на меня так, как будто в пустоту. Я уже хотел двигаться дальше, но тут он ответил:

— Туда… мыло… за лесом… бар… дождь…

Да, информативности в его речи явно недоставало. Правда, я понял, что люди живут где-то за лесом, и там у них, видимо, есть бар. Но при чем здесь дождь и мыло? В бар не пускают, если не вымоешься с мылом под дождём? Он что, какой-то альтернативно-одарённый? Ну да ладно, какое мне дело…

Я пошёл через лес в указанном направлении. Очень скоро стали заметны следы великолепного благоустройства, созданного в прошлом. Ноги мои перестали проминать грязь расхлябанной тропинки и застучали по остаткам деревянного настила, кое-где ещё сохранявшего свой изначальный вид. По бокам дорожки виднелись поросшие мхом фонарные столбы, в некоторых местах стояли поломанные лавочки. Пройдя по дорожке ещё немного, я увидел примитивное поселение из одноэтажных домиков, собранных из всякого хлама. Интересно, что же заставило людей покинуть город и жить в таком убожестве? Неужели произошёл столь глобальный откат технологий назад, что они не могут обеспечить себе в городе нормальную жизнь? Может, случилось массовое отупение из-за какого-нибудь вируса?

Ближайшее ко мне здание было по местным меркам довольно крупным, но выделялось не высотой, а шириной — метров тридцать, наверно. Где-то неподалёку толпились кучки людей. У многих из них был такой же отсутствующий взгляд и потрёпанный вид, как у первого встреченного мной на этой планете человека.

Я остановился и обратился к ним:

— Здравствуйте, мне нужен этот ваш огромный заброшенный завод. Подскажите, как его найти?

Один из них начал отвечать:

— По дороге… космос… Атлантида…

Ну вот, ещё космос и Атлантиду сюда приплели, надо же, какие романтики!

Вдруг среди толпы однообразных «овощей» возник переполох — кто-то, толкаясь и пиная этих существ, бежал в мою сторону. Это был низенький, толстенький человек в песочного цвета клетчатом костюме почти нового вида. Его щегольские брюки были заправлены в резиновые сапоги. Приблизившись ко мне, он суетливо заговорил:

— Вам надо по той дороге, видите? Но я бы не советовал вам соваться туда в одиночестве. Там очень опасно, да и заблудиться проще простого. Возьмите проводника. Я знаю того, кто мог бы показать дорогу. Позвать?

Я удивился странному появлению этого вполне разумного человека, но не подал виду.

— Да, позовите.

— Эй, Уфик, сбегай за Изамари! — Крикнул «человек разумный».

Откуда-то из-за угла появился ребёнок лет десяти и пустился бежать вдаль по грунтовой дороге между домами. Человек же опять обратился ко мне:

— Ты не здешний, да? С той стороны планеты? Ладно, неважно. Пошли пока в мой бар, развлечёшься там с ЭС — всяко веселее, чем тупо стоять на месте и ждать. ЭС у меня отличные!

Что за ЭС? Не знаю никаких ЭС. Но я знаю, что недавно, на Марилиндисе, я был таким дураком, которого чуть ни угробили даже совсем не гуманоидные существа. А сейчас я имею дело с человеком, поэтому тем более надо быть на чеку и не показывать, что чего-то не знаю, иначе он может этим воспользоваться.

— Ну пойдём, покажешь, — ответил я.

Мы вошли в то самое одноэтажное здание. Внутри оно действительно напоминало бар, только организованный в старом сарае. Из запылённых маленьких окон и прорех в досчатых стенах лился мутный белый свет, открывая взгляду барную стойку со стоящими на ней бутылками и стаканами, круглые столики и стулья. Некоторые из них были закинуты на столешницы, а некоторые — валялись на полу. В воздухе кружилась пыль. У одной их стен я увидел ряд столов, на которых был разложен какой-то механический хлам. При более подробном рассмотрении, хлам оказался некими едиными конструкциями, неуклюже соединёнными множеством проводков. Перед каждым из столов стоял стул. Два места оказались заняты — на стульях сидели люди. Часть проводов тянулась к их взъерошенным головам, удивительно контрастируя с надетыми на посетителях драными обносками. Выражения их лиц не имели ни капли разумности. Я сходу придумал свой авторский термин для обозначения того, что вижу — «деревенский киберпанк». Моя мысль меня немало позабавила, но смеяться или улыбаться своим мыслям я не стал.

— Ну, ясно, — вынес я свой вердикт. — Спасибо, подожду просто так.

— Да не будь ты таким занудой! Я для тебя скидочку сделаю.

— Тут не в скидочках дело. Я просто не привык развлекаться перед важными поездками.

— А, ну приходи, когда вернёшься, буду тебе рад, — понимающе сказал бармен.

Я сел на ступеньку крыльца и стал ждать проводника. Торчавшие рядом субъекты не обращали на меня никакого внимания. Минут через двадцать я увидел столбы пыли, поднимающиеся на дороге. Вскоре удалось разглядеть очень устаревшее средство передвижения с четырьмя непропорционально крупными колесами и неэргономичной, квадратной кабиной. Вполне возможно, что оно было собрано из того, что осталось от конструкций самого разного назначения; о том, что оно совсем не могло летать, и говорить нечего. Я представил, что сейчас оттуда вылезет грубый, суровый бородатый мужик.

Машина остановилось, и с водительского места спрыгнуло маленькое и худенькое существо в грязно-белом плаще с капюшоном. Оно подошло ко мне и откинуло капюшон. Это была светловолосая женщина лет тридцати пяти с неприятными тонкими губами и обилием мимических морщин.

— Что ты дашь мне за работу? — Перешла она сразу к делу, даже не здороваясь.

— А что тебе нужно?

— Ну, давай еды на три дня. У тебя есть?

— Да, конечно.

— Ну тогда давай сейчас, а то ещё обманешь.

— Сейчас не могу, она у меня на корабле.

— Так, сейчас я машину в гараж отгоню, а то угонят ещё. А потом поедем на этой твоей штуковине на твой корабль за едой.

Самое странное, что у неё не вызвал интереса ни мой гравицикл (и удостоился он лишь звания «эта штуковина»), ни мой корабль, ни с какой планеты я к ним пожаловал, ни с какой целью интересуюсь заводом. Видимо, еда — это всё, что её интересует.

Она влезла в машину и попробовала завести двигатель, но безуспешно. Из проржавевшего до дыр корпуса доносились скрипы, ворчание неугодливого механизма, и ругательства, настолько изощрённые, что я чуть было не предположил, что бородатый мужик в машине всё-таки есть, если бы голос не был женским. Из любопытства, я заглянул в кабину. Переднее сиденье представляло собой сплошной диван. Блондинка лежала на полу перед ним и ковырялась в лючке, видимо, ведущем к мотору.

— Ладно. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, — обратилась она к машине.

Она достала из ящика под диваном крупный молоток и сильно ударила им по двигателю в каком-то, наверно, определенном месте. Я удивился, откуда у нее взялись силы даже поднять этот молоток… Машина тут же завелась. Моя проводница села за огромный руль с плетёным ободом и уехала настолько легко и быстро, насколько позволяло такое примитивное транспортное средство.

Отсутствовала баба недолго. Когда она вернулась, мы сели на мой гравицикл и направились к кораблю. Там я взял пакет, сложил в него столько еды, сколько сам съел бы за три дня, и протянул ей. Где-то за полчаса это прожорливое существо жадно поглотило примерно половину содержания пакета, оставшееся прихватило с собой, и мы двинулись в другом направлении — к заводу.

Дорога петляла и кружила, часто разветвляясь. Выглядела она хоть и разбитой и неухоженной, но не заброшенной. На некоторых пересекаемых трассах я видел выросшие прямо на полотне деревья, на нашей же ничего подобного не было, зато в пыли и грязи отчётливо виднелись колеи колёсных машин. Впрочем, они далеко не всегда были нам по пути — местами колеи уходили в сторону, на такие же, ещё действующие дороги, а местами соединялись с другими. Иногда наш гравицикл скользил над совсем не езжеными тропами, пролетая в метре над болотцем или перемахивая через завалы веток. Я понял, что не зря согласился нанять проводника — самому было бы слишком просто заблудиться.

Так мы двигались часа три. Изамари в дороге не говорила ни о чём. Она только командовала: «Тут прямо», или «Налево», или «Направо, дурень, сейчас поворот проскочим». Вот, на одном из перекрёстков, она показала рукой на уходящую наискосок от нас дорогу и велела: «Прямо, до упора». Я направил машину туда и выжал полный ход. Ветви смыкались над головами, опускаясь всё ниже и ниже, как вдруг впереди возникло пятно света. Мы выскочили на опушку.

Прямо перед нами возвышались огромные строения, поднимавшиеся куда выше, чем самые высокие деревья этого леса. Поросшие мхами и ползучими лианами, они не отличались от них по цвету, из-за чего я и не заметил их с большой высоты. Округлые углы корпусов напоминали защитные купола, но это точно были просто стены. Между ними на высоких этажах тянулись открытые всем ветрам мосты и закрытые галереи, внизу виднелись сплошные стены и зияющие чёрными укреплёнными воротами проходные. Окон на внешней стороне почти не было, и завод был похож на большую военную базу. Может, так оно и было?

Я лихо затормозил гравицикл и развернул его боком у ближайшей стены. Такая пижонская демонстрация навыков вождения была не в моём духе, но тут уже маловато места оставалось. Изамари спрыгнула вниз, не дожидаясь, пока машина мягко опустится на землю.

— Добро пожаловать на Атлантиду, когда-то крупнейший в этой системе завод по производству военных и гражданских роботов, — впервые сказала она более-менее длинную фразу. А я отметил про себя, что не ошибся в первом впечатлении: всё-таки, военный завод.

— Хорошо, а как тут попадают внутрь? — поинтересовался я. Она молча вынула из кармана магнитный ключ и покрутила им передо мной.

По ту сторону ворот располагалась небольшая экспозиция, посвящённая самой основной продукции завода. Модели были в идеальном состоянии, и я, разумеется, просто не мог этого не заснять во всех подробностях.

За защитным стеклом по ранжиру стояли семь образцов. Первый, внушительного вида чёрный аппарат в три человеческих роста, с четырьмя ногами и восемью руками, на двух из которых торчали жерла встроенных зенитных пушек, не оставлял сомнений в его предназначении. На спине у исполина виднелись гусеницы — очевидно, для менее энергозатратного перемещения. Подпись внизу гласила: «многоцелевой андроид узкоспециального назначения». За ним следовал чуть менее крупный, но не менее грозный гигант, выкрашенный в сине-зелёный цвет. Рук было всего четыре, зато сзади помещалась крупная реактивная установка. Все соединения были гидроизолированы, а пушки выводились прямо на плечи и бока человекоподобного корпуса. Я сразу догадался о его специфике, но, всё равно, сверился с табличкой. Так и оказалось: «подводно-космический терминатор засадного типа». Третий образец по виду и размеру очень напоминал человека. Он был выкрашен в стандартный армейский защитный цвет. За спиной на ремне висел навороченный бластер. На голову была нахлобучена каска, немного не по размеру. На портупее, с одной стороны, висела сапёрная лопатка, а с другой, в специальном кофре — пачка сигарет. На табличке было написано: «робот-пехотинец, поведенчески идентичный биологическому солдату». Четвёртым и пятым по счёту стояли человекоподобные роботы, мало отличимые между собой. Разве что база у первого была покрупнее. Покрашены странно — серый низ и рыжий верх. Под первым значилось: «гражданский робот-грузчик», под вторым: «гражданский робот-дворник». Однако, если присмотреться, становилось понятно, что и эти модели могли быть потенциально вооружены. Первый имел в своём арсенале тяжёлый лом, второй — остро наточенную лопату. И у обоих за спиной располагались баки для горючего, скорее всего — для спирта. Две трубки от баков выходили ко рту роботов. Одна — понятно, для заправки. А вот вторая? Наверняка, встроенный огнемёт. Представив, какой запах эти трудяги издавали во время работы, я решил не задерживаться и подошёл в следующему образцу. То была нянька. Андроид, выполненный в виде дородной женщины в комичном чепце на голове и с полным набором необходимых сосок и погремушек на почему-то солдатском ремне. Наверное, результат конверсии завода. А вот и последний, седьмой образец. Не андроид. Приплюснутый цилиндр, ниже колена по высоте, со странными трубочками и шлангами по бокам. На табличке значилось: «пылесос». Просто пылесос, и всё. Так и не поняв, зачем пылесосу спрятанные в нижней части реактивные сопла, я подошёл к проводнице, всё это время со скучающим видом сидевшей в кресле охранника проходной.

— Пойдём теперь смотреть, что внутри? — поинтересовалась она.

— Да, веди.

Мы проходили огромные цеха. В некоторых из них сохранилось оборудование, а кое-где — даже предметы быта служащих и их личные вещи. Видимо, местным всё это было без надобности. По пути мы встречали сотни готовых и полуготовых роботов. Они, конечно, были сильно испорчены ржавчиной и прочими последствиями времени. Если бы у меня была богатая фантазия, она бы, наверно, навязывала мне идеи о том, что они на самом деле исправны и готовы к работе, но запрограммированы на уничтожение нас, и только и ждут сигнала, чтобы изрубить нас на мелкие кусочки. Но особо бурным воображением я не отличаюсь, поэтому я не видел в этих роботах ничего особенного, и просто спокойно снимал местность.

Так мы ходили несколько часов, переходя по мостам и галереям из корпуса в корпус. Я отснял уйму интереснейшего материала, и был уверен, что и старейшины, и Кабадун останутся им довольны. В конце прогулки мы остановились в комнате отдыха административных работников, на одном из верхних этажей крайнего к лесу здания. Уселись в мягкие кресла, смахнули со стола толстенный слой пыли и разложили припасы для перекуса.

— Расскажи про завод, — поинтересовался я.

Перекусив, Изамари стала более-менее общительной.

— Назывался Атлантида. Это был самый большой роботостроительный завод во всех земных колониях. При нём, в конструкторском бюро, изобретали всякую неведомую хрень. Разрабатывали прибор, с помощью которого можно переписывать человеческую память в роботов. И внезапно, испытывая на себе своё очередное изобретение, они вдруг ненадолго стали счастливыми и увидели то, чего с ними никогда не было. Они создали несколько копий своего прибора, а потом ещё и ещё. Такие приборы особенно любили самые умные инженеры, но и простые рабочие — тоже. А потом стало ясно, что от этого люди тупеют, потому что у них отмирают клетки мозга, и самое противное, что буквально с первого раза происходит привыкание. И вскоре все отупели настолько, что завод пришлось закрыть. И многим перестало хватать ума даже на то, чтобы просто заниматься обычными житейскими делами, и они просто померли, и всё. Было это не так давно. Как мне рассказывали, шестьдесят лет назад тут, на Тонро, было в пять раз больше людей, чем сейчас.

Она замолчала, внимательно посмотрела в мои глаза, наверно, ища ту реакцию, которую хотела в них видеть. А затем снова заговорила:

— Ты понимаешь?! Случилась страшная трагедия — люди своими же руками разработали свою смерть, от которой умерли, умер наш завод и вся наша колония! Вот скажи мне, что ты об этом думаешь?

И снова она на меня уставилась.

— С какой целью вы назвали завод «Атлантидой»?

— В этом слове нет ничего особенного, это просто случайный набор букв.

— Не только. Ещё это название мифического затонувшего континента Земли. Возможно, он и правда когда-то существовал. В целом я не верю в сверхъестественное, но всё же часто бывают случаи, что название что-то предопределяет.

— Название завода — это всё, что тебя волнует?!

— Нет, не всё. Как именно из прибора, считывающего сознание, получился электронный наркотик — это тоже вызывает интерес. Эти приборы — это и есть те самые ЭС, которые я видел в баре?

— Да, те самые. Полное название — электро-стимуляторы… Но вообще меня тошнит от тебя! — она вдруг скривилась и резко оттолкнулась ногами, от чего её кресло проскрипело колёсиками на метр назад.

— Да, я знаю, что произвожу на людей тот же эффект, что и два пальца в рот. Но я же заплатил тебе. Либо продолжай экскурсию, либо верни мою еду, которую ещё не сожрала, и найди мне другого проводника.

— Ладно, всё, молчу, — ответила она и пододвинулась обратно, видимо, будучи не в восторге от перспектив потерять остаток своего пищевого вознаграждения.

Она развалилась в кресле, потянулась, сказала: «так вот», быстрым плавным движением выхватила из-за пояса старый бластер и выстрелила в мою сторону. В первый миг я не успел ничего понять. Заряд прошёл в полуметре от моей головы. Сзади послышался глухой удар от упавшего на пол тела. Всё-таки, отсутствие большей части эмоций не делает человека идеальным бойцом. Чтобы понять, что произошло, мне понадобилась треть секунды, не меньше. Крупное животное с простреленной шеей лежало у входа в комнату, в десятке шагов за моей спиной. Мы встали со своих мест и подошли к нему.

Это было существо метра полтора длиной и метр высотой, с коричневой лохматой шерстью, непропорционально крупной мордой, с огромнейшими клыками и небольшим горбом на спине.

Изамари склонилась над мордой существа. Затем присела на корточки, и с полминуты чем-то там занималась. Я не видит за её спиной, чем именно. Но когда она встала и повернулась ко мне лицом, её руки были перемазаны в крови. В правой она держала вырезанные глаза существа. Открыв левой рукой крышку металлической банки, притороченной к поясу рядом с бластером, моя проводница положила свою добычу туда.

— И зачем они тебе? — полюбопытствовал я.

— Котика кормить.

— А что, больше нечем?

— Нет, почему же? Просто он это особенно любит. Ну ладно, поедем дальше. Одна тварь пришла, за ней целое стадо прибежит.

Какое хладнокровие и точный расчёт… Я почувствовал себя не в своей тарелке. В смысле, гораздо привычней мне были совсем другие обстоятельства общения с такими людьми. Я привык, что они хорошо зафиксированы в специальном кресле, а я, вместе со следователем, сижу перед ними за столом и, красноречиво поигрывая пультом от своей установки, помогаю задавать наводящие вопросы, наподобие «А где Вы спрятали тело жертвы?», «Есть ли у Вас сообщники?» и «Назовите имена и коды их всех».

Она, тем временем, сделала пару шагов на выход, намереваясь сесть на гравицикл. При этом, даже не попытавшись вытереть руки!

— Так дело не пойдёт! — Возмутился я.

Я быстро достал из кармана полигубку, включил в режим «кожа» и протянул ей.

— И что с этим делать? — Скептически спросила она.

— Берёшь в одну руку, тщательно водишь по другой руке, чтобы всё впиталось, а потом берёшь в другую и делаешь то же самое.

— А зачем?

— Чтобы не хвататься такими вот руками за поручни моего гравицикла. Мне что, ещё и мыть их после тебя?

Она принялась за дело с таким видом, будто я просто издеваюсь над ней, заставляя творить что-то нелепое. Я, тем временем, решил продолжить нашу беседу:

— А такие вот бессмысленные убийства у вас тут вообще популярны, да?

— А ты сам-то кто такой — репортёр с какой-то другой планеты?

О чудо! Наконец-то она пожелала узнать хоть что-то обо мне.

— Ну да.

— Ты всю жизнь работал репортёром, или вначале был экологом, или чем-то вроде того?

Видимо, у неё начался настоящий приступ любопытсва — уже второй вопрос за эти тридцать секунд!

— Нет, палачом.

— И зачем ты тогда мне говоришь про бессмысленность убийств? Эту же какое-то лицемерие, не находишь?

— Всё гораздо проще. Я не люблю бессмысленные действия. Например, я не принимаю душ по пятнадцать раз в сутки.

— Ты хочешь пытаешься мне доказать, что ты — не лицемер, поскольку не принимаешь душ по пятнадцать раз в сутки? К тому же, глядя на твоё чистоплюйство, меня бы и это не удивило.

— Ладно, попытка номер два. Без надобности я и мухи не обижу. Допустим, если представить гипотетическую ситуацию, что полностью закончилась нормальная еда, и единственное, что годится в пищу — это муха, то я, конечно, зашевелюсь. Но просто так не я не буду поднимать свою задницу, чтобы гоняться за мухой. Теперь понятно?

— А что такое «муха» и что такое «гипотетический»?

— Муха — это мелкое насекомое, водится на Земле и во многих колониях. А «гипотетический» значит «предпологаемый», «воображаемый».

Моё объяснение прервал топот множества ног, быстро приближавшихся к нам. Из-за угла выскочило несколько существ, подобных убитому, и, жадно раскрыв рты и сверкая глазами, понеслось на нас. За ними выскакивали ещё и ещё.

— Обещанное стадо, — констатировала проводница и, швырнув моей тряпкой в направлении преследователей, прыгнула на водительское место гравицикла. Не очень ловким, но быстрым движением она запустила двигатель. Я был немного шокирован её действиями, но спорить не стал, а бросился на место пассажира. Не до споров тут было. Успел в тот самый миг, когда она стартовала. Управлять гравициклом не так уж сложно, но с непривычки можно наделать дел. Вот и Изамари с ходу перегазовала так, что нос аппарата встал почти вертикально вверх. Двигатель взвыл и чуть не захлебнулся. Женщина испуганно вскрикнула.

— Сбавь газ! — крикнул я ей прямо в ухо.

Она сделала, как я велел. Ещё бы одно мгновение такого разгона, и сработало бы реле, предохраняющее гравицикл от неумех за рулём, которые хотят слишком быстрого старта. Тогда бы мы встали, и превратились в лёгкую добычу для зверей. Но этого не произошло — нос опустился в нормальное положение, и мы увидели прямо перед собой стену. Резко вывернув руль влево, Изамари почти вписалась в поворот, но всё-таки чиркнула боком по стене, отчего назад полетела бетонная крошка и искры, а скорость заметно погасилась. Глаза тварей радостно засверкали. Ближайшая морда клацнула зубами в метре от моей ноги. Я, полуобернувшись, готовился стрелять по необходимости, но на всех зверей зарядов точно бы не хватило.

— Чуть-чуть подай руль на себя, — крикнул я в ухо проводнице, — Надо подняться к потолку.

Гравицикл рывками, с сильным продольным дифферентом, поднялся вверх. Пришлось пригнуться, чтобы не встретиться головой с потолком. Существа то и дело пытались допрыгнуть до нас, и, порой, у них почти получалось. Самых спортивно подготовленных из них я пристреливал. Изамари со свистом и диким креном входила в повороты, крича и изрыгая какую-то местную ругань. Но вот, за очередным изгибом коридора, мы увидели брешь ворот. Твари остановились в нерешительности. Выходить на свет им явно не хотелось.

Мы вылетели наружу, после чего я объяснил спутнице, как правильно снизить и остановить гравицикл. Осмотрев аппарат, я остался, в целом, доволен: борт отделался исключительно косметическим повреждением, никакие важные системы не пострадали. Зато аккумулятор от долгого полёта под потолком почти сел.

До корабля, при таком раскладе, было не добраться. По словам моей спутницы, на это ушла бы пара дней — попутный транспорт здесь можно ждать целую неделю, а дороги сильно разбиты и размыты. Зато, как оказалось, её собственное жилище находилось отсюда в трёх часах ходьбы. Она обнадёжила меня тем, что дома у неё есть работоспособный мотоцикл с коляской, который мог бы пройти по местным дорогам. Что это за средство передвижения, я знал — видел подобные в музее на Орикаме-6, и такая перспектива меня вполне устроила. Поэтому пришлось напроситься в незванные гости.

Мы шли через лес. Листья шуршали под ногами, солнце пробивалось через кроны. В общем, было красиво. Местные деревья отличались от орикамских, но отличия эти были видны только искушённому ботанику. Дорога сменилась узкой тропинкой, которая порой терялась среди подлеска, и только опытный глаз проводницы мог определить верное направление. И вот, прямо перед нами из ветвей показалась серая от времени крыша. Из её скатов пробивалась трава. Бревенчатые стены были темны, по ним красочно разрастался мох. Одинокое окно с этой стороны оказалось затянуто плёнкой. Из дома доносились шорохи — там явно кто-то был. Мы прошли мимо ветхой избы, за которой были ещё и ещё такие же развалюхи. Изамари махнула на них рукой, как будто ей было противно это зрелище.

В самом конце тропинки, бывшей когда-то улицей посёлка, среди более-менее расчищенной площадки стоял крупный дом. Он, как и прочие здесь, был очень стар и подёрнут мхом и лишайником, но выглядел хоть сколько-то ухоженным. За деревьями и кустами вокруг следили, траву периодически скашивали, поэтому ничего не загораживало строение от обзора. Ветхое крыльцо и три окна с его стороны были застеклены самыми настоящими стёклами. Из крыши торчала труба печного отопления, сделанная из лёгкого космического сплава, и выглядела очень контрастно на общем фоне. На коньке стояла устаревшего типа антенна дальней связи — возможно, в доме имелось переговорное устройство. Справа, шагах в двадцати от жилища, находился массивный сарай. Следы колёс от ворот свидетельствовали о том, что им активно пользовались.

— А корабль твой, если смотреть отсюда, вот по этой дороге будет. Она тоже петляет, как и все здесь, но только по ней всегда две колеи — не ошибёшься. А мы пришли, — сообщила Изамари и вставила старомодный ключ в дверной замок.

Внутри обстановка немного напоминала недавно посещённый бар. Грубая деревянная мебель, слой пыли, отсутствие мелочей, создающих уют в обычных домах. Печь, установленная в углу, оправдала мои подозрения. Она была сделана из сопла технической ракеты ТРЕ-8, которые ещё недавно выводили на орбиты планет служебные спутники. Я огляделся в поисках кота, но такового не обнаружил. Впрочем, учитывая, что одно из окон не имело стекла, а ставни были открыты, его отсутствие легко объяснялось.

Хозяйка разожгла очаг и обратилась ко мне:

— Сейчас мы уже никуда не успеем. Придётся мне терпеть твоё общество до утра. Пойдёшь спать в мансарду.

Она швырнула на печь сковороду, в которую положила не особенно разнообразную смесь из местных дикорастущих овощей. Остатки моей платы за экскурсию были предусмотрительно закрыты в ящике. Вскипятила чайник и заварила пряно пахнущую сухую траву, служившую местным аналогом чая. После неплотного ужина, она просто, как будто речь шла о десерте, предложила мне пойти развлекаться. Я не был особенно удивлён, поскольку понимал, что, при таком глобальном падении нравов на планете, это было совершенно нормально. И, чтобы сохранить вежливый тон, согласно кивнул.

Мы прошли в небольшую комнатку, единственную обстановку которой составлял старый сундук и потёртый диван, место одной ножки которого занимало собрание сочинений земного классика Пушкина. Корешки были подписаны на одном из старых земных языков, который имел носителей на Орикаме-6 и был мне немного знаком, но точно не был известен здесь. Вопреки моим ожиданиям, хозяйка залезла в сундук и вынула на мутный свет немытого окна портативный ЭС с дополнительной гарнитурой. Указав жестом на диван, протянула гарнитуру мне.

— Мой собственный!

— Дурное дело — нехитрое.

— Да пошёл ты!

Она забрала гарнитуру, надела свою, уселась на диван и включила устройство. Мне было любопытно, как выглядит человек, находящийся под непосредственным воздействием ЭС, поэтому я не стал тактично выходить из помещения. Она не возражала. А вскоре, видимо, и совсем потеряла возможность возражать. Она закатывала глаза, периодически похихикивая. Её тело то расслаблялось, то сжималось и вытягивалось, подобно струне. Лицо строило всевозможные выражения и гримасы. Мир грёз, видимо, был для неё крайне разнообразен.

Минут через пятнадцать Изамари решительно сняла с себя гарнитуру, встала с дивана и куда-то пошла. Я последовал за ней. Она прошла к входной двери и, вынув добытые на заводе глаза тварей, опустилась перед дверью на корточки. Совершая круговые движения рукой, начала приговаривать: «Кушай, мой хорошенький, кушай, мой миленький…» Я понял, что никакого кота у неё нет. Есть только ЭС и хорошо развитое воображение.

Ничего особенного, просто я устроился на ночлег в доме с маниакальной личностью, которая в данный момент находится под действием электронных наркотиков и кормит глазами убитых монстров воображаемого кота. Но вряд ли у меня есть основания её бояться. Я же видел, как ведут себя люди после облучения этим электро-стимулятором — это просто овощи, и угрозу для жизни представлять не могут. Я повернулся на правый бок и спокойно уснул. Мне снились море и пляж, наподобие тех, что я видел на Онготоне. В воздухе красовалась яркая, двойная или даже тройная радуга. На пляже росло крупное дерево с розовыми листьями, а вместо плодов у него были конфеты. На Онготоне, где я прожил около полугода, конфет не было, и приходилось заменять их фруктами. Поэтому сейчас, наверно, у меня было нечто вроде синдрома конфетной абстиненции, и это состояние преследовало меня даже во сне.

Утром, когда я, наспех перекусив остатками припасов, вышел из дома, Изамари ещё спала. Соединение с Интернетом было устойчивым, и Васе не составило труда объяснить мне, как завести мотоцикл и что с ним делать дальше. Путь занял несколько часов, и не ознаменовался никакими приключениями. Даже встреч по пути не произошло никаких. Неспешная езда по грунтовке в окружении красивого утреннего леса была прекрасным завершением путешествия, и я с удовольствием снимал этот путь, представляя, как жители Онготона будут пересматривать эти кадры под тихую релаксационную музыку.

Когда я вернулся, было уже время обеда. Топливо в мотоцикле заканчивалось, и я, в качестве компенсации и благодарности за гостеприимство, решил добавить к оговоренной плате ещё пакетик высококалорийных мюслей. Не то, чтобы я действительно был очень благодарен моей проводнице — хоть провались, я не чувствовал ничего — но я посчитал, что так будет вежливо. Изамари встретила меня на пороге. Видимо, она только что проснулась — выглядела сонно и потеряно. Тело её била мелкая дрожь. Впрочем, я уже догадывался, как выглядит отходняк после ЭС, и не удивился. Поставив мотоцикл обратно в сарай, положив на скамью у крыльца мешок с провизией и пожелав хозяйке счастливого дня, я отправился к гравициклу пешком, с аккумулятором под мышкой.

Надо отметить, что, несмотря на деградацию человеческой цивилизации, условия работы репортёра на Тонро оказались крайне благоприятны. По крайней мере, по сравнению с двумя другими планетами, которые я посетил до этого. Здесь тебя не пытаются принести в жертву, и ты не «наслаждаешься» постоянными галлюцинациями, поэтому снимать можно хоть целый год, если найдётся достаточно интересных мест. Так я и поступил, и ещё двадцать четыре дня снимал природу и немного заброшенных городов. Ничего из ряда вон выходящего со мной не происходило. Был, пожалуй, только один интересный случай, достойный описания.

Позднем вечером я шёл по посёлку в поисках ночлега. Встретив под одним-единственным работающим солнцезарядным фонарём праздношатающегося местного жителя, спросил у него дорогу. Тот, с видом человека, каждый день раздающего советы инопланетянам, посоветовал мне пройти через три дома налево, где находится одноэтажный домик с длинной трубой. По словам аборигена, в том домике живёт Баба Фося. Она очень заботливая, не только приютит меня, но и накормит. Правда, предупредил, что она очень надоедливая. Ну ничего, один вечер-то можно потерпеть. Я поблагодарил встречного и оставил его дальше шататься под фонарём, а сам пошёл по указанному адресу.

Добрый человек не напутал, и я действительно увидел перед собой одноэтажный домик. Труба, очевидно, была приспособлена от какого-то небольшого промышленного объекта. Или, что скорее, домик был выстроен на месте такового. Электрический свет в одном из окон очень меня обрадовал. Как же хорошо, что заряжаемая от солнца электрика на планете оказалась настолько надёжна, что и сейчас немало работающих её образцов.

Я постучал в хлипкого вида высокую досчатую дверь. Внутри домика послышался механический скрип и тяжёлые шаги. И вот, дверь отворилась. Передо мной предстал робот с очень невысокой степенью человекоподобности: высота — около двух с половиной метров, массивное Т-образное туловище, две пары рук разной длины, две короткие ноги и примитивная звуковая колонка на передней части туловища. Из этой колонки раздался низкий, скрипучий механический голос:

— Здравствуй, мальчик.

Мальчик?! Меня никто так не называл уже лет десять. Видимо, у этого робота какие-то сбои в зрительных анализаторах…

— Здравствуй, — ответил я. — Я ищу Бабу Фосю.

— Это я. Чего тебе, миленький?

Нет, я не буду утверждать что-то в стиле «Сказать, что я удивился — не сказать ничего» или «Сказать, что я удивился — было бы сильным преуменьшением». В этот раз я, пожалуй, просто промолчу о своих впечатлениях, потому что всё и так понятно.

— Я ищу место, где бы остановиться на ночлег.

— Да, конечно, проходи, миленький, я очень тебе рада… Ты, наверно, проголодался?

Не дожидаясь ответа, она добавила:

— Эх, старая я стала совсем, забываю, что нужно всегда дома продукты держать для таких случаев. Подожди, сбегаю сейчас к соседям…

Описание обстановки (Пока Баба Фося бегает за продуктами, ГГ разглядывает обстановку). Видит, у Бабы Фоси множество шерсти и какие-то штуковины, о предназначении которых догадывается, но как называются, не знает.

Не откладывая задуманное на потом, она прытко выскочила из дома и устремилась к соседней халупе. Мне выпало несколько минут на то, чтобы осмотреться в её доме - и для собственного любопытства, и для работы. Жилище бабы Фоси выглядело своеобразно даже для местного колорита. Помимо привычной уже ветхости, оно казалось ещё и нежилым. Возможно, из-за того, что единственным жильцом был оригинальный робот, оно больше напоминало гараж или мастерскую. Да, скорее, мастерскую, в которой что-то делали с шерстью. Большая комната, в которую я попал сразу после входа, была почти пуста. Только клочья шерсти заполняли пол, подоконники и один-единственный столик. На нём, кроме шерстяных ошмётков, стояли предметы не совсем понятного назначения. Хотя, как мне показалось, все они были связаны с шерстью. Я полюбопытствовал, и заглянул в другие, немногочисленные помещения. Кухня также была завалена шерстью. Правда, там присутствовало всё необходимое кухонное оборудование, а также столики и навесные шкафы для посуды. Там же базировалась немаленького размера печь, переделанная из промышленной. В спальне стояла аккуратно заправленная кровать, и никакой шерсти не было.

Как только я вернулся в большую комнату, скрипнула входная дверь. В дом вошла хозяйка с серым кульком в правой нижней руке. Решив сразу удовлетворить любопытство, я спросил:

— Интересно, а что это у тебя такое? Шерсть на этом обрабатываешь?

— Угадал, миленький, шерсть обрабатываю. Называется «прялка». Когда стало понятно, что у нас тут скоро всё станет совсем плохо, мне закачали «Аварийную энциклопедию ремёсел», оттуда я и узнала про прялку, и как она устроена. Днём я пасу овец, стригу их иногда, а по ночам пряду и вяжу. А одёжку потом людям раздаю, хочется же делать что-то хорошее.

О! «Аварийная энциклопедия ремёсел» — это довольно-таки забавная вещь. Помнится, я однажды читал мемуары одного из первых колонистов Арикамы-6, и он рассказывал, что эта энциклопедия была у них поводом многочисленных шуток. Дело в том, что её, вроде бы, выдавали и до сих пор выдают всем колонистам, отправляющимся на новые планеты. Помимо электронного варианта, она продублирована ещё и в нескольких копиях из пластика и металла с теснёнными буквами. Это нужно для того, что если вдруг пострадает основная часть оборудования и погибнут все люди, знающие, как его починить, даже без какого бы то ни было компьютера выжившие смогли бы получить знания о том, как создать примитивные орудия труда, наподобие средневековых, и с их помощью не подохнуть. Я читал, что перед отлётом с Земли, те, кто отправлялись колонизировать Арикаму-6, ради шутки написали начальству заявление о том, что в дополнение к «Аварийной энциклопедии» нужен ещё и специальный аварийных алфавит, на случай, если люди ещё и буквы забудут: другие пластиковые и металлические пластинки, на которых есть нечто вроде азбуки с картинками: «А» и рядом нарисован арбуз, «Б» и рядом нарисован банан и так далее. До того, как я попал на Тонро, я ни разу не слышал о том, что кому-то хоть раз понадобилась эта «Аварийная энциклопедия» — либо погибали все и сразу, не успев ей воспользоваться, либо всё было относительно хорошо, и современных технологий никто не терял.

Баба Фося начала хлопотать над мясом и овощами, творя всеми четырьмя руками суп или какое-то его подобие, я начал расспрашивать, как же её угораздило принять теперешний облик.

Она поведала мне, что это произошло несколько десятков лет назад, когда завод «Атлантида» процветал и ещё не думал загибаться. Она была очень старой и очень больной. При этом, у неё был амбициозный и молодой внук, который работал на «Атлантиде» инженером-разработчиком. Он изобрёл методику переписывания человеческого сознания на электронные носители, и ему требовалось протестировать экспериментальную аппаратуру. Баба Фося решилась на рискованный эксперимент и принесла свою не очень ценную на тот момент жизнь в жертву науке и карьере внука. Так она стала первым на Тонро роботом с человеческим сознанием, и единственным, который сохранился до наших дней. А потом способ переписывания сознания был усовершенствован, и вместо смерти у добровольцев наступали другие побочные эффекты, о которых вы уже знаете.

Когда я, наконец, сел есть, она попросила меня:

— А теперь ты расскажи о себе, мальчик. Как жизнь молодая, как делишки?

— Я жил на Арикаме-6, работал детским инструктором по туризму, а потом террористы попали мне из плазмострела в головной имплант, врач мне дал справку, что я не могу работать с людьми, поэтому я устроился палачом…

— Да всё это неинтересно! — Прервала меня Баба Фося. — Ты мне лучше скажи: ты женат? Детишки есть?

— Вот чего нет, того нет.

— Плохо! А как вообще ситуация на любовном фронте?

Я задумался. Мой любовный фронт небогат событиями, особенно после ранения. Причём, история моего ранения была бы совершенно не интересна собеседнице — не роковая красотка разбила мне сердце, а бородатый террорист прострелил мой головной имплант. Из-за этого моя психика изменилась, я перестал быть способным к сочувствию и состраданию, и начал производить отталкивающее впечатление на людей вообще и на женщин в частности. Да, и на Онготоне и на Арикаме-6 находились энтузиастки, которые становились моими временными союзницами на любовном фронте. Но после того, как между нами происходило то самое, что так интересует Бабу Фосю, и они спрашивали меня что-то наподобие «Милый, что ты сейчас чувствуешь?», я честно отвечал им «Спать хочу!» или «Жрать хочу!», потому что врать я не умею. После этого они резко дезертировали. Дольше всех за эти нелёгкие месяцы в моём окопе продержалась Брайла. Вот о ней и отчитаюсь Бабе Фосе, не размениваясь на пустяки.

— Недавно я дней семьдесят прожил вместе с одной своей коллегой, а потом мы поругались, расстались, и она предложила нашему начальнику отправить меня в командировку на другую планету. Она была уверена, что я там неминуемо погибну или попаду в рабство.

— А ты за эти дни предложение ей сделал?

— Да нет, а зачем?

— Вот потому она и решила отправить тебя в рабство!

— Ах, вот как?! Ну, не знаю, не знаю… Всё-таки, с точки зрения общечеловеческой справедливости, я вряд ли этого заслуживал, потому что когда-то я ей жизнь спас. По крайней мере, она сама так считает.

— Да жизнь спасти — это мелочи. Жениться — вот что важно по-настоящему! Ну ладно, смотрю, с ней у тебя всё, кирдык. Раньше надо было думать… Ну ладно, вот что могу посоветовать. (Называет имена двух девушек (Улба и Ялба), объясняет, как найти их дома). Не буду утаивать от тебя, что они, как и все наши, тоже нередко балуются ЭС, и мозги у них стали так себе…

— Зачем же Вы мне советуете в жёны умственно-отсталых девиц, Баба Фося?

— А жена и не должна быть умной. Хорошая жена должна не умничать, а по хозяйству хлопотать, детишек рожать и воспитывать… А на это у них ума вполне хватит.

Скоро я честно сказал Бабе Фосе, что хочу спать. Она отнеслась с пониманием: прекратила свои лекции и расспросы, уложила меня на кровать в гостевой комнате, а сама присела в углу на подзарядку от какого-то огромного куба.

Эх, женщины, женщины… Природа их сделала ответственными за размножение людей. Ведь любой дурак согласится, что женщина гораздо больше участвует в появлении на свет ребёнка, чем мужчина. В связи с этим, вопросы человеческого размножения и сопутствующие ситуации почти полностью заполняют собой сознание многих женщин. Ещё с подросткового возраста они обожают обсуждать личную жизнь друзей, одноклассников, соседей, киногероев… Видимо, стараются собрать как можно больше информации для осуществления своей биологической задачи. И даже когда они уже слишком стары для личного участия в вопросах человеческого размножения, они стараются поделиться накопленным опытом с окружающими — сделать так, чтобы все переженились и расплодились. И даже если сознание женщины перенесено в робота с малой человекоподобностью, всё равно, как видно на примере Бабы Фоси, природа берёт своё.

Примечания

Правозащитники

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 11 ПРАВОЗАЩИТНИКИ

Дома меня ждали с нетерпением. Да, правда, в последнее время я стал воспринимать Онготон, как дом, хотя и помнил прекрасно, что он таковым не является. На долгих дорогах между чужих светил и звёздной пыли в моём сознании восставал образ его золотых пляжей.

Только с пляжами в этот раз вышел облом. Встречающие меня дети были одеты в длинные плащи и шляпы со свисающими полями. Уже неделя, как местная атмосфера обрушила на сказочный архипелаг сезон ливней. Запланированный ежегодный душ, призванный смыть однообразие с праздного уклада жизни «жабьих рабов». Воздух оставался тёплым, и над почвой стоял пар. Дождь лил сильно. Спорное решение — ходить по пляжам в гидрокостюме. Но мне оно тогда показалось самым логичным.

Пару дней я наслаждался видом на дождь из своей хижины. Красивое, умиротворяющее зрелище. На третий начал понемногу скучать. На четвёртый пошёл к Кабадуну, чтобы согласовать следующий вылет.

А на пятый уже смотрел, как дождливый Онготон исчезает в мониторе заднего обзора. Фильм в этот раз, как и всегда, имел успех, и отказывать мне в праве снять продолжение никто не стал. Моей целью был Иномонд — планета, долгие раздираемая гражданской войной, в причинах и поводах которой никто в мировом сообществе не пытался разбираться. Планета абсолютно не представляет собой интереса. В среде историков даже существует мнение о том, что она была колонизирована по ошибке. Или в результате нелепой шутки.

Тем не менее, для видеохроникёра она может быть очень даже интересна. Голубые водные океаны, небольшие материки и тропические острова с причудливой растительностью уже сами по себе были прекрасны. А будучи покрыты кулипием — родом осадков наподобие снега, выпадающем при высоком давлении и испаряющемся обратно в атмосферу при низком, они становились неподражаемы. Представьте себе заснеженные лианы, вьющиеся по краснокронным пальмам на побережье из белого песка… Моей второстепенной целью было запечатлеть для мирных онготонцев настоящую войну.

План был таков: сначала заснять панораму планеты, пролетая в атмосфере на приличной высоте. Затем сесть на понравившемся побережье, усыпанном кулипием, поснимать там. Потом найти цивилизацию, снять войну и мир. Казалось бы, всё просто. Но быстро у меня получилось справиться только с первой частью. Поиски места для посадки на красивых побережьях стоили мне немало времени и топлива, пока я не осознал, что повсеместно деревья подступают почти вплотную к воде, а полян в прибрежных лесах нет. Следовательно, мне придётся забраться вглубь материка и идти оттуда пешком.

На относительно приемлемом расстоянии от побережья я заметил поднимающиеся из леса дымки очагов. Приблизившись, испытал небольшое облегчение: внизу был посёлок с площадью посередине, через кроны были видны грунтовые дороги, расходящиеся в разные стороны. Проверив, на всякий случай, оружие, я посадил свой корабль на площади, припорошенной кулипием.

Под деревьями стояли одноэтажные деревянные домики. Было их, судя по всему, много, и расположены они были хаотично. Видимо, их строили там, где находили место, не особенно расчищая для этого лес. Мимо домиков и по площади с деловито-суетливым видом ходили люди. Моё появление не вызвало у них каких-либо эмоций. Я вышел из корабля, предусмотрительно положив плазмострел в широкий карман штанов. Подойдя к одному из местных, спросил, как пройти к побережью. Получил в ответ неопределённый жест рукой по направлению к побережью. Я и так знал, что оно там, поэтому уточнил, по какой именно дорожке я туда приду. В ответ услышал удивлённое: «А я откуда знаю, по какой дорожке ты туда придёшь? Это же ты пойдёшь, а не я».

Спросил у женщины, нервно рывшейся в своей заплечной сумочке, что тут есть красивого и интересного. Не удостоился внимания в ответ. Пытался объяснить, что прилетел на эту планету по заданию моих рабовладельцев, специально, чтобы заснять местную красоту. Получил ответ, который, как я понял немного позже, можно было считать здесь стандартным. В ближайшие полчаса общение с людьми сводилось примерно к следующему диалогу:

— Ну я же прилетел сюда, мне надо заснять что-нибудь интересное.

— Ты прилетел — твои проблемы.

— Ну, «спасибо».

— Ну, «пожалуйста».

Несколько раз, правда, вместо этого я получал вопрос на вопрос: «за кого ты: за покойников или избранников, за баламутов или стабилизаторов»? «Ну так расскажите, может, я выберу сторону». — «Да ну тебя».

Отказавшись полагаться на язык, который здесь меня явно никуда бы не привёл, я положился на компас и пошёл по одной из дорожек, которая уходила на Запад и могла бы привести к побережью. Если бы прямой проход найти не удалось, я был готов продираться сквозь лес по азимуту. Благо, опыта в этом у меня было предостаточно.

И я честно исполнял это своё намерение следующие триста шагов. А потом услышал крики. Они неслись с южной стороны. Решив разведать, что же там происходит, я свернул на боковую тропку и вскоре оказался у поляны, обнесённой заборчиком, подобно загону для лошадей. Ворота в заборе были широко открыты, и над ними висела деревянная вывеска. На ней, на общечеловеческом языке, было написано: «зона развлечений». Крики доносились явно оттуда, и в них слышалась боль и обида.

Когда-то здесь был парк аттракционов. Некоторые из них до сих пор стояли на месте, отключенные и заброшенные. Ровно посередине площадки, у большого дерева, располагалась сцена, и на ней шло очень необычное развлечение. На дереве за ноги был подвешен абсолютно голый, тщедушный человек. Другой, одетый в красно-чёрный облегающий костюм с ушастой маской, хлестал его здоровым веником крапивы. Пара охранников, вооружённых деревянными дубинами, располагалась по бокам от сцены. Вокруг стояли зрители, закрывая собой проход к сцене.

Посмотрев секунд пять на происходящее, я решил, что удача улыбнулась мне во весь рот. Ведь если освободить этого несчастного, то он, в благодарность, сможет стать моим гидом. Хотя, была небольшая вероятность того, что висение вверх ногами и получение крапивных ожогов — это у них такой вид развлечения. Но попробовать стоило.

На сцене, тем временем, наступила небольшая техническая пауза, связанная с переменой угощений. Изрядно растрепавшийся веник бросили в траву, а ему на смену вынесли таз с мочёными розгами. Я вмешался:

— Эй, дорогу человеку с плазмострелом!

Ноль реакции. Я повторил свою претензию громче — результат тот же. Эти люди были либо начисто глухи, либо просто не знали, что такое плазмострел. Милую традицию иномондцев игнорировать всё непонятное я уяснил ещё при попытках спросить дорогу. Что ж, оставалось только действовать решительно. Пробив себе локтями дорогу к самой сцене, я прицелился в верёвки, удерживавшие руки наказуемого, и выстрелил. И вот теперь я оказался в центре внимания. Быстро осознав, что такое плазмострел, зрители с удивлённо-негодующим шипением начали пятиться назад, затем развернулись и перешли на бег. Толпа разбежалась в разные стороны, подобно волне, расходящейся от брошенного в пруд камня. Сзади бежали охранники и палач, размахивавший на бегу своей розгой. Избавив шокированного пленника от остальных верёвок, я подобрал с земли оброненный одной из женщин платок, расписанный цветастыми цветами, и отдал ему, чтобы прикрыться.

Шокированный внезапным освобождением, глоый нервным движением обернул платок вокруг раскрасневшихся от крапивы бёдер. «Что тебе надо» — спросил он. Я, не мудрствуя лукаво, ответил ему: «Информация. Просто отвечай мне на вопросы». А первым вопросом было, разумеется, «Как мне пройти к пляжу».

И вот мы шли по песчаной дорожке между толстых стволов старых деревьев. Людей навстречу не попадалось, погони за спиной тоже не было. Поэтому мы могли идти неспеша. Попутно, освобождённый пленник рассказывал мне о реалиях Иномонда:

— У нас тут война.

— С кем воюете?

— С покойниками.

— Зомби, что ли?

— Хуже, овощи!

Приведу вкратце пересказ нашей содержательной беседы.

Человеческое население — около 600 тысяч человек, что примерно вдвое больше изначальных колонистов. Местное население — марусы (гигантские подводные мокрицы) — 21 особь, на момент прилёта колонистов — 20 особей.

Две противоборствующие группировки: (1) за избирательные права марусов, (2) за то, чтобы оставить марусов в покое. Оппоненты называют их «покойниками».

Внутри первой группировки имеется раскол: (1) 1 марус = 1 голос (2) 1 марус = 10 голосов (по весу и на правах коренного населения)

Первая группировка обвиняет оппонентов в искажении истории. «Покойники» утверждают, что первые колонисты на Земле всех достали, вот их и сослали. А сами они считают, что первые колонисты прибыли на Иномонд, чтобы создать справедливое общество.

Знакомый ГГ был одним из лидеров партии 10 голосов, поэтому оппоненты его передали «покойникам». На мой логичный вопрос о том, какую роль сам мой гид играл в этой войне, он сначала отвечал уклончиво. Но через пять минут, когда разговор стих, неожиданно махнул рукой и выпалил что-то вроде «А, да какая теперь разница, всё равно уже всё раскрылось». И рассказал мне о том, как занимался двойным шпионажем, обманывая «одноголосников» в том, что, якобы, шпионил в рядах партии десяти голосов, тогда как на самом деле служил последней и собирал для неё военные тайны. И та экзекуция, свидетелем которой я оказался, должна была стать началом его долгого и унизительного пути разоблачённого предателя. Мой имплант записывал каждое слово — детишки будут в восторге, когда смогут почти своими глазами посмотреть на настоящие шпионские интриги.

По дороге до берега нам так никто и не помешал. Я снимал до самого вечера, ходя с мыса на мыс в поисках лучшего ракурса, пока мой спутник подъедал мои дорожные запасы. На ночь мы разместились в моей палатке. Сидя в тесном пространстве при рыжем свете палаточного фонаря, мы обсуждали, что можно было бы снять завтра. По его словам, Иномонд, помимо уже отснятого мной кулипиевого побережья, мог гордиться своими летними цветочными полями. И находились они прямо здесь, в получасе лёта на спидере по северной дороге. Ещё — горы Важу и горные озёра, на которые тоже опадает кулипий. А из рукотворного, непременно надо было запечатлеть императорский дворец — вершину инженерной и художественной мысли колонистов. Разумеется, я спросил о его планах. Когда прозвучал этот вопрос, мой собеседник явно расстроился. Пробиваться к своим не было смысла, потому что они, по его признанию, были уже не совсем своими. Оставалось только одно - попробовать поступить на королевскую службу, чтобы получить иммунитет от этой войны. Или скрываться до конца войны или собственной жизни...

Поначалу мне очень понравился тот факт, что мой неожиданный гид был так тощ — он должен был занимать в палатке совсем мало места. Однако, ночью меня ждало разочарование: он так ворочался и сучил ногами, что мне невольно пришлось забиться в угол, оставив ему середину пространства. На следующую ночь я решил, под предлогом тепла и звёздного неба, палатку вообще не ставить.

Мой корабль вызвал у иномондца бурю восхищений. Оказывается, его народ, занятый изнурительной войной, совершенно забросил производство. Даже несмотря на то, что они не были в настоящей изоляции и свободно получали информацию с Земли и других доступных колоний. Но задержались мы на корабле недолго. Пополнив припасы и взяв спидер, я велел выезжать, пока утренняя роса не высохла под местным огненно-рыжим солнцем. Хотелось снять цветочные поля при самом лучшем свете. ……

— Я — не любитель публичных выступлений.

— Ладно, я всё сделаю за тебя.

Он взял звукоусилитель и произнёс:

— Здравствуйте! Я прибыл сюда с Презренным рабом Великого Жаба с совершенно не произносимом на человеческом языке именем. Жаб велел своему рабу заснять самые красивые места нашей планеты, чтобы показать их своим подданным. Если вы на три дня не покинете поле битвы, и не дадите рабу возможность заснять эти цветы, то Жаб разгневается и пошлёт на нашу планету аннигилирующий луч. В доказательство правдивости своих слов показываю изображение Жаба.

Над полем возникла нескладная, монохромная голограмма несуществующего Жаба, состряпанная для меня онготонцами.

……

Знакомый ГГ начинает докапывается, что за жабы и что за Онготон.

Я показал ему шрамы на спине.

— Это было больно, да?

— Мне неприятно об этом говорить.

— Да брось ты, не замыкайся в себе. Иногда нужно выговориться, чтобы облегчить свою боль.

Вот, значит, как! Противник пошёл в наступление. А в моей линии обороны есть слабое место — моя неспособность врать. Значит, надо идти в контр-наступление, и действовать его же оружием. Что ж, начнём издалека…

— Я смотрю, ты всерьёз интересуешься онготонскими традициями наказания рабов. А я вот тоже, пока летел сюда, интересовался жизнью на твоей планете, и прочитал много интересного. Например, я узнал, что здесь есть трава, которая укрепляет силу. Так оно и есть?

— Да-да, есть у нас такая трава!

— Интересно, а вот скажи: ты специально всю жизнь от неё воздерживался?

— Да что за бестактные вопросы ты задаёшь?! Я просто в детстве много болел, вот и вырос таким. Но я сильный, я душевно сильный!

— А расскажи-ка, как именно ты болел. Ты покрывался сыпью? Ты истекал слюнями?

— Да какое тебе дело?!

— Да брось ты, не замыкайся в себе. Иногда нужно выговориться, чтобы облегчить свою боль.

……

Знакомый пытается продать ГГ на органы, подмешивает ему в еду сильное снотворное. «У тебя нет чувств, значит, ты по-настоящему не живёшь. Я делаю тебе услугу, что отнимаю твою никчёмную жизнь и даю твоему телу возможность служить другим людям».

Вот это поворот! Я, конечно, догадывался, что любым гадостям можно придумать благое обоснование, но к такому откровению оказался не готов. И даже предыдущая моя работа меня к этому не готовила. Никто из моих «клиентов» ни разу не изливал на меня признания наподобие «Я отрезал её голову, потому что она плохо сочеталась с телом, то есть всё это было сделано ради восстановления эстетической справедливости» или «Я присвоил себе деньги со всех этих триста двадцати пяти счетов, поскольку был уверен: эти люди определённо не умеют правильно распоряжаться деньгами, а я вот смогу, вот увидите!»

……

ГГ просыпается, обнаруживает себя в компании незнакомой женщины (описание Императрицы из 2013). Она говорит, что она — Императрица Иномонда, и что ей интересно пообщаться с пришельцем с другой планеты. То, что он — пришелец, понятно по наличию головного импланта. Говорит, что его знакомого ждёт казнь. ГГ говорит «Отдайте его мне, он — именно то, кто мне нужен!» (для предоставления в качестве тела для Алхилдисы).

Императрица расспрашивает ГГ о других планетах. Он честно говорит ей, что основную часть жизни провёл на Арикаме-6. Она расспрашивает его об арикамской технике, политическом устройстве и т. д. Когда речь заходит об Онготоне, ГГ честно признаётся, что уровень цивилизации там уступает уровню цивилизации на Иномонде. Поэтому Императрица сразу же теряет интерес к Онготону, и у ГГ не возникает необходимости выкручиваться, рассказывая про эту планету.

Императрица рассказывает ему о своей позиции по поводу гражданской войны между покойниками и баламутами.

Императрица проводит ему экскурсию по своему дворцу, он записывает всё на имплант. В «природном зале» ему на голову садится мелкая цветастая птичка, и начинает там копошиться.

— Что это?

— Это птица мудрости. Она начала вить гнездо у тебя на голове, и это очень хороший знак. Это говорит о том, что у тебя отличная логика и порядок в голове.

(Добавить про то, что лучше уж нападение десятерых пёво, чем этот кошмар).

— Сейчас я впервые в жизни начал жалеть, что не являюсь шизофреником с раздвоением, то есть, с размножением личности на пятнадцать штук.

— В смысле?

— Эта тварь скребётся на моей голове своими коготками, и у меня от этого уже мурашки по коже. К тому же, я опасаюсь, что она вот-вот на меня нагадит.

— Как ты смеешь так говорить, недостойный?! Марш из моего дворца!

— То есть из-за этого небольшого недоразумения Вы не позволите мне заснять до конца все залы Вашего блистательного дворца, лишив таким образом жителей другой планеты созерцать это великолепие, созданное для Вашего Величества?

Похоже, что мои попытки сыграть на её тщеславии возымели успех. Она дала мне возможность заснять свои интерьеры, чтобы онготонцы смогли их посмотреть и позавидовать ей.

— Ладно, так уж и быть, снимай всё, но в одиночестве. Я изволю удалиться. На, повесь на шею эту гарнитуру, по ней ты в какой-нибудь непредвиденной ситуации сможешь со мной связаться. И не смей сгонять птицу мудрости со своей головы, я буду следить за тобой через скрытые камеры, которые установлены тут повсюду… Ой, я вижу, она уже прикрепила к твоим волосам своё пёрышко!

— Как она ухитрилась? Мои волосы ведь не длиннее полутора сантиметров.

— В слюне птицы мудрости содержатся клеющие вещества.

— Так эта тварь меня ещё и обслюнявила?! Если я её всё-таки сгоню, то что со мной будет?

— В любом случае, я позволю тебе заснять мои интерьеры. Но тело для переселения туда этой самой Алхилдисы я тебе не дам.

Она запустила руку в дупло какого-то дерева и достала оттуда какой-то золотистый брелок на золотистом шнуре. Я надел шнур на голову и продолжил экскурсию в одиночестве.

……

Следующий зал — интерьерный.

В следующем зале ГГ попадает в непредвиденную ситуацию: оказывается прижат выехавшим стулом к барельефу из детишек, рвущих прекрасные цветы.

Итак, я оказался в компании детей, собирающих цветы. Что же я должен делать в данной ситуации? Помнится, когда у меня такое случалось на позапрошлой работе — в мою бытность детским инструктором по туризму, я должен был им читать лекции о недопустимости причинения вреда окружающей среде. Но сейчас есть два нюанса. Во-первых, я больше не являюсь инструктором по туризму, а во-вторых, дети не живые, а каменные. Кроме того, похоже, что я самостоятельно не могу покинуть их компанию и продолжить съёмку дворцовых залов. Что ж, в этой ситуации мне приходит на помощь чудо-брелок.

— Недостойный вызывает Императрицу. Приём.

— Императрица слушает. Приём.

Императрица отвечает и говорит ему, что делать.

………

Получив, наконец, в своё распоряжение человека, который требовался Алхилдисе, я незамедлительно повёз его на Марилиндис, не отвлекаясь на очередной заезд на Онготон. Всё пятнадцать (?) дней полёта он пребывал в анабиозе в капсуле, которую любезно предоставила императрица. За несколько часов до приземления на посадочной площадке Марилиндиса я «разморозил» его, предварительно надев ему на ноги и на руки энергетические наручники.

Перенос сознания Алхилдисы в новое тело произошёл быстро и занял не больше двух минут. А потом, не медля ни секунды и не дожидаясь, пока октопусии распознают нашу аферу, мы всплыли на поверхность, вбежали на корабль и скрылись в далёком космосе. Первыми словами Алхилдисы, которые я услышал, было следующее:

— Как бы мне тут посмотреть на себя?

— Твой внешний вид — это самое первое, что тебя волнует? Сразу видно, настоящая женщина, — пошутил я. — Ну, можешь посмотреться в боковую панель криокапсулы, она чуть-чуть зеркальная.

Она осмотрела себя и глубокомысленно изрекла:

— Значит, я теперь парень.

— Ты на редкость проницательна!

— Не «проницательна», а «проницателен», — поправил(а) он(а) меня. — Видимо, я теперь Алхилдис. А сколько мне лет, как ты думаешь? Лет двадцать пять?

— Видимо, да.

— Шикарно! А до того, как моё сознание поглотило то самое дерево, мне было сорок три.

— И что же лучше: быть молодым мужчиной или женщиной средних лет?

— Разумеется, молодым мужчиной! Сбросить пару десятков лет — это отлично, а к новому полу я как-нибудь привыкну…

На переработку (2013)

Я приземлился на планете Оно. Посадочная площадка пустовала, вокруг не было ни людей, ни других живых существ, все ангары были свободными. Я загнал свой корабль в первый попавшийся ангар, сел в транспортную капсулу и двинулся вперед в произвольном направлении. Вскоре передо мной открылась величественная зеленая долина с парящими над ней высоко в небе птицами, иногда перемежающаяся горными хребтами и пропастями. Мне захотелось подышать свежим и живительным воздухом этих мест, и я убрал лобовое стекло. Я тут же услышал душераздирающий крик, охватывающий всю долину и усиливающийся эхом от гор. Я подлетел ближе и увидел, что на земле лежит какая-то плита, к которой прикреплен человек за руки и за ноги. Вокруг него стоит еще несколько человек (все — женщины), одна из них держит пульт и периодически нажимает на кнопку. С каждым нажатием кнопки человек начинает кричать все более громко и мучительно. Очевидно, терзая этим мои уши почти так же, как орудие пыток терзает его. Я заставил свою капсулу замереть на месте и обратился к мучительницам: — Прекратите пытку, освободите его и отдайте мне. — Как вы имеете наглость вмешиваться в наши законы, инопланетянин? Он получает справедливое наказание, соответствующее нашим законам и подтвержденное Императрицей. — Вот такой вот я наглый. Если сейчас же этого не сделаете, буду в вас стрелять. С этими словами я включил лазерную пушку и стрельнул в землю. В земле образовалась воронка диаметром метра четыре. Они больше не стали мне возражать. Отцепили свою жертву и поднесли ее ко мне. Я выдвинул лестницу, взял на руки человека и только собирался убрать лестницу и закрыть за собой дверь, как почувствовал удар по голове и адскую боль. Из последних сил я закрыл дверь и тут же потерял сознание. Когда очнулся, я понял, что лежу под деревом на мягкой траве, моя голова перевязана крупным листом какого-то растения, и боль чувствуется уже гораздо меньше. Ко мне подошел тот самый человек, которого я спас, улыбнулся и сказал: — Поешь пожалуйста. Я приготовил вкусный ужин из того, что здесь нашел. Не волнуйся, мы в безопасном месте. Его лицо было в общем-то симпатичным и располагающим… Наверно, в основном из-за дружелюбного выражения глаз. Но черты его лица были далеко не правильны. Как выяснилось из дальнейшего разговора, на этой планете мужчины воевали с женщинами. Территория была поделена примерно пополам. Только посадочная площадка находилась на нейтральной территории. Однажды он (звали его Снейл) решил попробовать себя в роли шпиона, переоделся женщиной, включил голосовой синтезатор и отправился во вражеский лагерь. Его разоблачили в первый же день, по содержанию его фраз и манере общения, и приговорили к мучительным пыткам. Если бы я его не спас, он погиб бы через пять минут. Я спросил у него, на что похожа жизнь без женщин, и как это. — Да отлично! Нам повезло гораздо больше, чем нашим предкам. Они-то жили с женщинами. Говорят, что это просто ад какой-то! У них совсем не такая логика, как у нас (если, конечно, она есть вообще). Слишком озабочены своим внешним видом, всеми силами стремятся нас подчинить, навязать свою волю и самоутвердиться за наш счет. Я, конечно, не против кому-то подчиняться, но только мужчине. А еще есть совсем сопливые и истеричные, которые все на эмоциях. И я не преувеличиваю, это правда. Потому что когда с ними общался во время моего шпионажа, я как раз заметил за ними все эти недостатки… В любом случае, человека своего пола понять гораздо проще, потому что больше общего в психологии. — А что толку-то, если это человек того же пола? — Ты ошибаешься. Всё происходит отлично. Мы с бывшим другом прожили вместе пять с половиной лет, и даже ни разу не ругались. У нас было четкое разделение обязанностей: он принимал важные решения, а я ему еду готовил. Но потом он нашел друга, который больше зарабатывает, и ушел к нему. Но я стал дружить с ними двоими, мы часто ходим втроем гулять и на разные мероприятия, иногда участвуем в военных действиях. Только вот мне очень тоскливо жить одному! Тяжело приходить в дом, где тебя никто не ждет… Я удивлялся его рассказам. Ну да, создание чего-то вроде семьи с человеком своего пола — это еще можно понять. У него просто не было другого примера перед глазами, и он считает это нормой, а другое — отклонением. Но как можно продолжать дружить с человеком, который предпочел тебе другого? Ничего не оставалось, как продолжать мучить его вопросами: — А в какой семье ты вырос? — Меня воспитывала мать. Очень строгая была, заставляла по ниточке ходить. Но она-то еще нормальная, логика есть, и эмоций не очень много, в отличие от большинства женщин. А отец на войне погиб, я ни разу его не видел. — Что за война? — Началась 31 год назад, закончилась 25 лет назад. На нас напали гуманоиды, прилетевшие из другой галактики. Если бы не мы, они бы устроили у нас базу, и отсюда бы напали на другие планеты, населенные людьми. Мы обратили их в бегство, но у нас погибло две трети населения. Среди выживших мужчин осталось в десять раз меньше, чем женщин. — А что было потом? — Ну, это уже наше поколение. Женщины начали бороться за свои права, которые, видите ли, ущемляют. Хотя непонятно, кто и зачем. В итоге оттяпали себе полпланеты и нас хотят совсем истребить. — А как вы размножаетесь? — У нас уже лет сто назад появились технологии выращивания людей искусственным образом. Кто-то говорит, что у них души нет. Но это все предрассудки. Все с ними нормально. Главное, что логика есть, а «душа» — понятие чисто абстрактное. За несколько дней мы стали неплохими друзьями, и Снейл сильно улучшил мою жизнь. Он добывал продукты — растения и животных, готовил из них причудливые и вкусные блюда. Конечно, готовил не полностью сам, а задавал соответствующие программы для моего кулинарного робота. Он откуда-то знал очень много этих программ. Раньше я был совершенно равнодушен к тому, какого вкуса еда. Обращал внимание только на то, съедобная ли она, и в достаточном ли количестве. А сейчас я стал почти что гурманом, и даже поправился на два-три килограмма. Еще он умел создавать неповторимые ароматы с помощью листьев, корней и цветов различных растений. Казалось бы, какое мне дело до ароматов? Но сейчас, наверно, я стараюсь заполнить свои каналы восприятия хоть чем-нибудь, чтобы отвлечься от воспоминаний о том, что произошло со мной на планете Муть. Такие воспоминания были бы пыткой для любого человека, разве что кроме таких, как бездушный, искусственно выращенный Айси. И я продолжал ему завидовать, что тоже портило мне жизнь. Но вернемся к Снейлу. Он с интересом изучал информацию о Земле, о других планетах, на которых я был. Изучал устройство моего корабля. Мы вместе ходили делать съемку объектов, которых на этой планете значилось около десятка. Находили много интересных тем для разговоров! Так хорошо, когда есть друг, который тебя понимает, с которым есть о чем поговорить, и который умеет готовить! А все решения принимал я, и он ни разу не поспорил со мной. Однажды мы отправились снимать Поляну огромных цветов. Подлетев туда, мы действительно увидели крупную поляну, на которой росли цветы величиной 1 — 2 метра. (Я говорю про сам цветок, а не про стебель). Но была небольшая проблема: поляна была перегорожена укреплениями, за которыми прятались люди в синих и красных формах и периодически перестреливались. Трава была сильно примята, и во многих цветах виднелись дыры от стрельбы. Даже если мне и удастся заснять эту поляну, все равно группе наших редакторов (сейчас их у нас работает человек десять) придется потрудится над этой голограммой дней пять, чтобы восстановить нормальный вид травы и цветов. Мы зависли в воздухе и наблюдали. Я заметил, что на окраине поляны три женщины спрятались за цветком и напряженно ждали. Наконец, они напали на одного мужчину, который зачем-то проходил неподалеку и был на значительном расстоянии от боевых товарищей. Они повалили его на землю и начали ожесточенно избивать ногами. Снейл вздрогнул: — Ничего себе, какое кровопролитие! Прямо мясорубка! Это уже третья человеческая жертва за последние двадцать минут! Повезло мне, что я в этом не участвую… — Ты смеешься, что ли?! — Вовсе нет! У нас все бои обычно так и происходят: все сидят в укреплениях, на позициях, иногда перестреливаются из травматического оружия. Основная задача — обратить в бегство врага и занять его территорию. Но успехи обоих сторон незначительные: плюс-минус три процента территории в год. Выигрыш то на нашей, то на их стороне. Говорят, что у женщин есть бактериологическое оружие, а у нас — ионное. Но главы наших правительств подписали взаимное соглашение о том, что оно может применяться только против инопланетных захватчиков. За все девять лет войны самый большая победа принадлежит женщинам. Они подкупили поваров нашей армии, и те подсыпали парализаторы в завтрак всему нашему войску. Через пару часов женщины просто утащили обездвиженных мужчин на носилках и заняли территорию. Правда, победа далась им нелегко — таскать пришлось долго — часа три. Говорят, что из-за нехватки носилок… Такую войну можно было сравнить разве что с гонками улиток или с чем-то подобным… Очень скоро мне надоело за этим наблюдать, я включил звукоусилитель и произнес: — Прошу уйти с поля боя на два часа, пока я сделаю съемку местности. В ответ мне послышались плохо различимые возгласы. Насколько я понял, и та и другая сторона интересовалась, кто я такой, и по какому праву вмешиваюсь в их дела. И что ответ на мою просьбу был скорее отрицательным, чем положительным. — Я с Земли, — продолжал я. Если вы создадите мне проблему — не дадите заснять местность, я тоже создам вам проблему. Вернувшись на Землю, я сообщу о вашей нелепой войне в соответствующее министерство. Вполне возможно, что оно захочет принять меры. Какие — я не знаю. Но могут оказаться и суровыми для вас, вплоть до того, что вас принудят жить в мире и даже создавать семьи друг с другом! Вскоре я заметил, что они начали уходить. Через полчаса местность была уже свободна, и мы приступили к съемке. Снимая, я размышлял о том, что существует очень простой способ помирить враждующие стороны. Им был нужен общий враг. Даже когда они пытались спорить со мной и возмущались моим наглым вторжением, в них уже чувствовалось некоторое единение. Я даже в одиночку мог способствовать их примирению. Изображать жуткую наглость и угрожать им. Тогда они против меня объединятся. А если у меня времени не хватит, то сообщу о них на Землю. Когда на них нападет несколько космических кораблей, у них возникнет такое единодушие, что им и во сне не снилось! <…> Последним объектом, который осталось посетить на этой планете, был Дворец Императрицы — шедевр современной архитектуры и дизайна интерьера. Насколько мы понимали, женщины вряд ли легко позволили бы нам, двум мужчинам, даже близко подойти к этому дворцу, не говоря уже о съемке. Снейл вызвался добровольцем пойти с ними на переговоры. Я дал ему много оружия, и пообещал, что если он через установленный срок не вернется, я пойду его выручать. Он вернулся с радостной новостью: — Я объяснил, что ты делаешь объемную съемку с возможностью воссоздания текстуры и полномасштабного размера. И что копию этого дворца смогут посмотреть все желающие на Земле. Они ответили, что нам позволяется свободно проходить и снимать, но чтобы ты передал на Земле своему начальству, что они настоятельно рекомендуют взимать с мужчин плату за посещение проекции дворца в два раза больше, чем с женщин. Мы оба рассмеялись этой нелепости, в которой, однако, было даже что-то трогательное. Утром он подал мне завтрак, который был особенно вкусным, мы сели в капсулу и полетели во дворец. Ни в окрестностях дворца, ни внутри его не было ни одной женщины. Должно быть, им было так же неприятно видеть нас, как живых мертвецов или гигантских слизней. Эта мысль заставила меня улыбнуться. То, что мы увидели во дворце, превзошло все наши ожидания. В первую очередь хочу отметить, что там просто идеально были соблюдены все пропорции и правила композиции. Я их не знаю, но отлично чувствую, если они нарушаются. Все залы были круглыми, и каждый был посвящен отдельной теме. Первый зал я назвал бы «природным». Он был разделен на две части: «тропический лес» и «море». С одной стороны на полукруг стены проецировалось подвижное и объемное изображение тропического леса с множеством переплетающихся, причудливых растений, ярких цветов, птиц и бабочек. Несколько живых, настоящих птиц и бабочек даже летали по залу, и в зале росло несколько настоящих тропических растений. С другой стороны на стену проецировалось море, настолько реалистично, что едва ли отличимо от настоящего, а пол представлял собой бассейн с прозрачнейшей водой, в которой были красивейшие водоросли, кораллы и много видов рыбок. С помощью нажатия кнопки поверх бассейна натягивалась прозрачная оболочка, по которой можно было ходить. А без нее в нем можно было купаться. Второй зал назову «интерьерным». Там был роскошнейший интерьер в стиле европейских дворцовых интерьеров 17 — 18 века, с возможностью переустройства по новейшим современным технологиям. Тяжелые резные стол и стулья, обитые шикарной тканью, двигались с помощью нажатия кнопок, а могли вообще убираться в пол и в стены. Можно было включать фонтаны, которые могли лить с пола или со стен, и при желании использовать для них разнообразную подсветку. Было предусмотрено множество текстур стен: сад, набережная реки или моря, дворцовый комплекс… Третий зал был «космическим». Текстура стен и потолка в виде огромного купола имела вид космоса, и с помощью специального пульта управления планеты можно было «приближать» и рассматривать подробнее. Эти проекции вполне соответствовали действительности, так что имели не только эстетическую, но и научную ценность. Но у меня больше не было сил на это смотреть. Потому что уже где-то час назад я начал чувствовать слабость, и сейчас она достигла таких пределов, что я просто лег на пол и не шевелился. Надо мной склонился Снейл: — Это на тебя действует парализатор, который я подсыпал тебе в еду. Я тебя оставлю здесь Императрице, а она сделает с тобой, что захочет. Вряд ли это будет что-то хорошее, потому что, по слухам, мужчин она ненавидит еще больше, чем все женщины вместе взятые. А я получу за это тридцать тысяч местных денежных единиц. Да, ты мог бы мне дать больше, допустим, пятьдесят. Но все равно, я не из тех, кто любит довольствоваться малым. Ты научил меня водить свой корабль и делать съемку, я имею доступ к информации, какие планеты и объекты тебе осталось посетить. Я займусь этим вместо тебя, вместо тебя вернусь на Землю. Что-нибудь придумаю, чтобы объяснить ситуацию и получить твой гонорар. <…> С этими словами он ушел. А я вскоре забылся сном. Проснулся я оттого, что кто-то очень мягкой и приятной на ощупь тканью стирал мне пот со лба. Я открыл глаза и увидел женщину. Определить ее возраст хотя бы примерно — это была слишком тяжелая задача, непосильная мне. Ее кожа и фигура выглядели лет на двадцать пять или тридцать, шея — лет на сорок. Взгляд — лет на сто как минимум. Я услышал низкий голос, похожий лет на пятьдесят: — Приветствую тебя в своем дворце. Я — Императрица… Кстати, через полчаса на площади будет казнь Снейла. В тот раз, когда ты его спас, его пытали с интенсивностью 60 единиц, а сейчас мы назначили ему 110. Так что, если хочешь, я скажу служанкам, чтобы они отнесли тебя на носилках посмотреть на это. — Пожалуйста, не убивайте его. Я знаю: это именно тот человек, который мне нужен. Мне сложно будет найти нечто более подходящее… Я не смог высказать свою мысль до конца, потому что чувствовал себя очень слабо. Императрица сказала: — У нас парализатор ослабляет энергию и двигательную активность. А у вас, землян, оказывается, еще и умственную деятельность искажает! — Нет. Дело в другом. По некоторым обстоятельствам сознание моего бывшего наставника сейчас помещено в тело существа, которое даже не гуманоид… Очень далекое от человека… Он попросил у меня, чтобы я раздобыл для него человеческое тело. Но поставил обязательное условие: чтобы этот человек был нехорошим. Его моральные правила не позволяют ему лишать хорошего человека сознания и захватывать его тело. — Я поняла тебя. Да, бери тело Снейла. Предлагаю сейчас ввести его в сон, положить в капсулу и поместить в твой корабль. А когда тебе станет лучше, ты полетишь к своему наставнику и отдашь ему это тело. Я согласился. В этот момент подошла девушка, внешне очень похожая на Императрицу. Очевидно, выращенная искусственно по ее подобию. Она несла поднос с едой. Увидев меня, она скорчила гримасу отвращения. Императрица сказала ей: — Убери это выражение со своего лица. В данной ситуации оно неуместно. Девушка повиновалась и изобразила если не приветливость по отношению ко мне, то хотя бы равнодушие. Императрица взяла у нее поднос, поблагодарила. Она продолжала беседовать со мной: — Я не настолько жестокая и беспощадная, как обо мне сплетничают. Там, где есть разум, не может быть бессмысленной злобы. То же самое можно сказать и про Президента мужчин. Мы делаем все возможное, чтобы направить злобу наших народов в более разумное русло. Если бы не мы, они бы использовали друг против друга бактериологическое и ионное оружие, и за пару месяцев уничтожили бы друг друга и почти все живое на планете. Война, которую мы сейчас поддерживаем, это не война по сути, а просто небольшая разрядка для наших народов, какая-то физическая активность, которая позволяет не расслабляться и поддерживать себя в форме на случай нападения пришельцев из космоса. Если бы не война, конфликты возникали бы внутри наших народов, или, что еще хуже, раздражение было бы направлено против нас, правителей. — А откуда в них столько злобы? — Согласно всем законам психологии, чисто женское и чисто мужское общество становится агрессивным. — А почему бы вам не помирить их? — Это слишком сложно. Такая тенденция формировалась уже несколько десятилетий, и нам не под силу ее разрушить. Через несколько дней я чувствовал себя таким же энергичным, как и раньше. Я собрался и подошел к Императрице попрощаться. Она обратилась ко мне: — Вот что я хотела бы тебе сказать на прощание… Хочу считать тебя своим сыном. Я спасла тебя от смерти, значит, подарила тебе жизнь. <..> Я поцеловал ее руку. Она выразила недоумение. Я объяснил, что на Земле этот жест раньше значил глубокое уважение, и что он часто применялся в адрес императриц. Мы попрощались, и я ушел. Я снова прилетел на планету Море и доставил туда Снейла. Погрузился под воду в своей капсуле, отдал Снейла октопусиям и стал наблюдать за происходящим. Его украсили бусами, цветами и «подводными одеждами», как и меня в тот раз, исполнили над ним тот же ритуал посвящения, включающий танцы с факелами и осыпание блестками, и подвели к Священному Дереву. Дерево обхватило его щупальнцами, прикоснулось к его глазам, и оба — человек и Дерево — застыли на месте на пару минут. Наконец, дерево отпустило человека. Октопусии не поняли, что произошло, но на всякий случай решили сохранить жертве жизнь. Они подхватили человека и поместили его в гостевую комнату с привычной для человека атмосферой. Я забрал его оттуда, поторопился выбраться на поверхность. Несколько октопусий окружили мою капсулу и препятствовали движению. Я включил полную скорость. Нескольких из них от этого разорвало на куски, но мы смогли вырваться и погрузиться на корабль. Когда я начал запуск двигателей, мой корабль вдруг покачнулся. В приборы видения я увидел, что из воды высунулась гигантская механическая рука и ухватилась за корабль. Но человек, опережая меня, выстрелил по ней из лазерной пушки. Нам удалось взлететь. Да, теперь в этом теле жило сознание моего наставника. Он снял с себя подводные цветы и «подводные одежды», выглядящие вне водной стихии как сгустки разноцветной слизи, сбросил украшения и переоделся в обычную одежду. <…> Я довез его до ближайшего транспортного узла, мы попрощались, и он полетел на Землю доложить о случившемся, получить новые задания и новый корабль. А я отправился дальше изучать неведомые планеты… До сих пор не могу понять, чем я ответил на зло, которое хотел причинить мне Снейл: добром или злом? Что я ему дал: вечную жизнь и поклонение целого народа или лишение человеческого облика, жизнь среди совершенно чуждых существ и без возможности какой бы то ни было деятельности? Наверно, все зависит от того, как сложатся у него отношения с октопусиями и как он воспримет происходящее… Справедливо ли поступил мой наставник, вернув себе человеческий облик, но лишив целую цивилизацию ее центра, ее памяти? Я думаю, что да. Если есть выбор между своими интересами и интересами того, кто принес тебе вред, нужно на первое место ставить свои интересы. То, что это не отдельный индивид, а целая цивилизация, не дает повода ее жалеть.

На родине

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 12 НА РОДИНЕ

Мы с Алхилдисом выдвинулись в направлении Арикамы-6. Он желал вернуться к своим деньгам, родным и близким, а я — получить с него плату за спасение.

По пути мы заглянули в какую-то мелкую колонию, название которой я уже и не помню, мне поставили там «левый» чип, для полной неузнаваемости сделали искусственное наращивание волос на голове и на лице, и покрасили всю эту растительность в русый цвет. А мой биологический цвет волос — коричневый, а глаз — серый. Кстати, волосы у меня мамины, а глаза — папины. То есть, при разработке моего генотипа цвет моих волос выбирала мать, а глаз — отец. Также я премного благодарен родителям, что они всё-таки пренебрегли маминой безумной идеей сделать мне пухлые губы, как у Купидона. Тем не менее, лет через десять они, видимо, всё-таки решили привнести в мой облик что-нибудь купидонское и отправили в секцию по стрельбе из лука. Но вскоре я увлёкся другим видом стрельбы, ну а что было дальше, вы знаете…

Прибыв на Арикаму-6, я остановился в гостинице, а Алхилдис отправился к человеку, с которым он состоял в браке, когда был Алхилдисой. В последний раз они виделись десять лет назад, когда Алхилдисе было сорок три года, а ему — и того больше. Как ни странно, он довольно-таки быстро поверил объяснениям этой странной ситуации и принялся ругаться. Ругался он как-то так:

— Десять лет шлялась чёрт знает где, а теперь ещё и мужиком стала!

Алхилдис же пошёл в контрнаступление:

— Нафига мне такой старый муж, мне же сейчас не больше двадцати пяти, да и вообще я теперь мужчина! Развод!!!

Муж легко согласился на развод, хотя бы потому, что по предварительно заключённому брачному контракту не имел к деньгам супруги никакого отношения, и при разводе ничего бы не потерял. Чтобы развестись (а также для того, чтобы снова вступить во владение своими миллионами, что тоже немаловажно), Алхилдис начал беспрецедентную юридическую процедуру установления тождества своей личности с пропавшей Алхилдисой. Для начала специалисты направили его в клинику, где его личность была просканирована и результаты сверены с последними сканами Алхилдисы. Психологи вынесли заключение, что Алхилдис и Алхилдиса и правда теоретически могут быть одним и тем же лицом. Не прошло и недели, как дело было сделано, он получил развод и добрался до своих миллионов, из которых выплатил мне целых пятьдесят. По его собственному признанию, тут сыграл решающую роль пароль, под которым хранился его банковский вклад — за все эти годы он стал единственным человеком, который смог правильно его назвать. А с бывшем мужем они в итоге решили остаться хорошими друзьями и видеться каждые выходные. Бывший муж обещал ввести его в премудрости рыбалки и прочих мужских увлечений, чтобы Алхилдис смог лучше соответствовать своему новому облику и не вызывал у окружающих когнитивного диссонанса. А будни Алхилдиса обещали быть крайне насыщенными: он начал снова вникать в дела своего банка, который все эти десять лет обходился без него, а также, оказывается, собрался податься в науку. Он поделился со мной планами насчёт написания монографии об истории Марилиндиса, которую он вобрал в себя, временно являясь подводным деревом. Наверно, нужно иметь огромную усидчивость, чтобы изложить доступным для людей языком историю негуманодиной цивилизации, насчитывающей одиннадцать тысяч лет.

Разумеется, за эту неделю я не только следил за юридическими и финансовыми разборками во внезапно возникшей однополой семье, но ещё и бездельничал в интернете и праздно шатался по улицам. В первый же день пребывания на Арикаме-6 я увидел рекламу, в котором почему-то показывали меня. «Агент 357 предпочитал соус Блюво…» — говорилось там. Забыл сказать, что 357 — последние цифры моего кода, который у меня был до внедрения фальшивого чипа. Странное, конечно, название соуса… Ни разу его не пробовал. И вообще, что с головой у людей, которые используют меня в рекламе?

Недолго думая, я полез за информацией в интернет и нашёл там свою биографию.

Залезает в интернет, обнаруживает, что из него сделали героя: спас 20 детей, якобы работал оперативником, якобы сам напросился лететь на Онготон, и его отговаривали. Залезает на свою страничку в интернете, но обнаруживает, что она удалена.

А как же моя страничка в интернете? Она же не имеет ничего общего с тем имиджем, который мне создали после моего отлёта на Онготон.

— Вася, поиск, — скомандовал я. — «Философствующий Палач»

— Результаты: 0.

— Вася, поиск в архивах.

— Результаты: 0.

Я точно помнил адрес своей странички, и ошибки тут быть не могло. Бесследно пропали мои ценные высказывания, трагически погибла моя коллекция задниц — перевёрнутых сердечек, служащих в интернете для выражения негативной оценки. Это мне определённо не понравилось, и я, вроде, был расстроен — во второй раз с начала моей новой жизни после клинической смерти. Напоминаю, первый раз был тогда, когда я услышал о том, что мой предыдущий Вася оказался «убит» террористами.

Его предположения, с какой целью из него сделали героя (чтобы отвлечь на нового персонажа кабадунистов и прочих фанатичных личностей; чтобы поднять (или, наоборот, опустить) в глазах общества престиж Прокуратуры; чтобы подтолкнуть общественное мнение к военному вторжению на Онготон).

Смотрит сериал про себя (2-й сезон, 9-я серия, где-то с середины). Заявлено, что авторы сериала консультировались с его бывшим директором и прочими очевидцами.

Серия первая (из тех, что ГГ посмотрел)

Во время выполнения какого-то опасного задания Агент 357 спасает мышь. И, разумеется, экшн — бессмысленный и беспощадный…

Серия вторая (начало)

Показывают лицо Агента 357, и он кому-то говорит: «Эти руки убили множество людей (детали — как именно), но тебе они всегда будут дарить только заботу и нежность».

ГГ думает: «О! у „меня“ в сериале уже появилась баба? И как же она выглядит? Покажите скорей, не тяните!»

Показывают более широкий план, где видно, что Агент 357 держит на руках мышь.

ГГ одобряет такой необычный ход.

Серия третья.

Брайлу (сотрудницу Прокуратуры) взяли в плен бандиты. «Ты перешла нам дорогу, девочка, и сейчас за это поплатишься!»

ГГ думает: «Что с головой у сценаристов этого сериала?! Брайла же всегда занимала мелкие должности. Например, была секретаршей в кабинете бытовых жалоб. И как же она ухитрилась перейти им дорогу? Соседи обратились с жалобой, что негодяи их затопили и не желают платить компенсацию? И из-за Брайлы, которая приняла эту заявку, весь притон теперь должен срочно искать новое место дислокации?»

Брайла отвечает негодяям: «Я, как глава отдела по борьбе с вооружённой преступностью, не могла не отдать распоряжений на применение к вам соответствующих мер пресечения».

ГГ думает: «Глава отдела? Вы серьёзно?! Когда мы познакомились, ей, кажется, было только двадцать два годика. И как такая мелочь могла попасть на такую должность? Разве что по знакомству — с кем-то богатым, влиятельным и по возрасту годящемся карьеристке в отцы или дедушки. Получается, Брайла в сериале — ещё более неприятная личность, чем её прототип из реальной жизни».

Главарь банды (разумеется, очень некрасивый) начинает приставать к Брайле. «А ты симпатичная… Сейчас с тобой развлекусь я, а потом все мои друзья…»

ГГ думает: «Помнится, до того как, в мой головной имплант попали из плазмострела, и я был способен к жалости, я в кино всегда жалел негодяев, которые пристают к девушкам. Ведь приставаниями в кино всё и ограничивается, и настоящие намерения негодяя нам неизвестны. Может, он вообще просто прикалывается, и ему забавно посмотреть, какими испуганными глазами девушка на него таращится. А через пару минут он планирует просто отпустить её. Тем не менее, сразу после сцены запугивания девушки негодяем, в кино нарисовывается главный герой, расправляющийся с этим негодяем самым жестоким и отвратительным образом».

Далее показано, как Агент 357 спасает Брайлу, жестоко расправляясь с бандитами.

«Я» подошёл к Брайле. После расправы над бандитами «мои» руки были полностью покрыты кровью. За исключением мизинца на левой руке. Им-то я и поправил её причёску, аккуратненько так.

— Почему ты пришёл один и не взял никого себе на помощь? — Поинтересовалась она.

— Был приказ не предпринимать никаких действий по твоему спасению, до выяснения всех обстоятельств. Но пока наши разведчики собрали бы всю информацию об этом притоне — как к нему лучше подобраться, сколько здесь человек, и чем они вооружены, и пока руководство спланировало бы операцию, максимум, что мы нашли бы здесь — это твой труп. Я ослушался приказа, Брайла, и, возможно, меня из-за этого уволят. Но я не жалею об этом.

— Почему?

— Потому что я… люблю тебя!

И тут «я» поцеловал Брайлу, и на этом серия, к счастью, закончилась.

Видимо, намечается сюжетная линия с интригами в Прокуратуре, и её покажут в следующих сериях. Интриган, из-за которого отдаются нелогичные приказы, будет разоблачён и попадёт за решётку. Но на следующие серии у меня точно терпения не хватит. Возможно, тот самый богатый папик киношной Брайлы решил её убрать, потому что она начала требовать слишком многого или просто надоела. Но о чём я вообще?! Это же сериал. Поэтому Брайла добилась высокой должности исключительно благодаря своему незаурядному интеллекту и потрясающим управленческим способностям. Это всё завистники интригуют. Вот их-то разоблачат и посадят.

Я задался вопросом, какое из известных мне произведений с моим участием я считаю более достойным. Всего на данный момент их было два: реклама соуса Блюво и этот сериал. Я пришёл к выводу, что победителя в этом состязании определить не могу, и оба произведения одинаково хороши. Реклама пытается навязать ненужный товар, и это не делает ей чести. Зато посмотрел её полминуты, и отмучился — она закончилась. Сериал никаких товаров не навязывает, зато по сюжету он едва ли интереснее рекламы, и длится долго — чтобы осилить его целиком, нужно угробить несколько вечеров.

Объяснение про кино. В каждом фильме есть лица «по умолчанию» — чью внешность использовали создатели, но каждый зритель может настроить под себя, например, главный герой — с его внешностью, главная героиня — его безответная школьная любовь, главный злодей — его начальник.

ГГ посещает свой кенотаф. Около него собрались поклонники Агента 357 и нахваливают его. ГГ пытается их вразумить и объяснить, что реальный человек не мог так себя вести, хотя бы не полетел добровольно на Онготон.

— Я мог бы тебе навалять!

— А тебе что-то мешает?

— Да, сотрудники прокуратуры в штатском. Вон там стоят, видишь? Они здесь почти всегда дежурят.

— Ааа, вот оно что!

Семейная встреча

Вы читаете самую полную библиотеку мировой литературы. Другие страницы… На правах рекламы: эта страница содержит 0 % текстов Викитеки. ГЛАВА 13 СЕМЕЙНАЯ ВСТРЕЧА

Я думал, что это мой последний вечер на Арикаме-6, и завтра предстоит отлёт. Лениво развалившись в кресле и попивая кофе, я залез в интернет, и на этот раз увидел там то, что сильно удивило меня. Да, на днях я наблюдал свою физиономию в рекламе соуса «Блюво» и в сериале, но по сравнению с сегодняшней «тяжёлой артиллерией» всё это — просто цветочки.

Какой-то ребёнок лет трёх проникновенно на меня смотрел и вещал:

— Аликама сесть — великая колония, а мой папа — настоясий гелой насей колонии. Мы долзны помнить насих гелоев и плотягивать им луку помоси, если они попадают в беду. Наса великая колония долзна спасти моего папу и плочих несчастных, котолые томятся в лабстве на Онготоне. Кандидат Лебол за освобозждение онготонских лабов. Подделзите его на выболах!

Так, я ни хрена не понимаю! Я залез в интернет и начал читать про кандидата Лебола. Мне повезло и я нашёл его сразу, поскольку он действительно оказался Леблом, а не каким-нибудь Реболом, Лебором или даже Ребором — юный рекламщик искажал все возможные буквы, как только мог. Выяснилось, что этот самый Лебол баллотируется на должность верховного правителя Арикамы-6, и в число его предвыборных обещаний входит программа по освобождению онготонских рабов. Он намеревается отправить туда разведывательные зонды, которые должны тщательно изучить поведение жабов. Получив необходимые сведения, специалисты займутся разработкой подходящего оружия, которое сможет противостоять жабьим аннигиляторам, а затем — военная интервенция. По предварительным данным, на это должна уйти нехилая часть нашего бюджета. Однако, Лебол, видимо, полагает, что для реализации красивой идеи все средства хороши. А красивая идея заключается в первую очередь в том, чтобы сделать нечто беспрецедентное — за всю колониальную историю ни одна колония не вторгалась с войсками на территорию другой. Он рассчитывает на то, что арикамцы проголосуют за него, вдохновлённые речами о величии своей родины и о том, что кандидат намеревается творить великие дела для ещё большего её возвеличивания.

И тут мне сразу стало понятно, для чего мне создали этот геройский имидж и показывают мою рожу, где только ни лень. Моя история — это самая яркая иллюстрация к предвыборной кампании Лебола. Если уж гражданин нашей великой колонии попал в рабство к гнусным жабам, тем более, если верить СМИ, не просто гражданин, а великий гражданин, творивший великие дела — значит, вопрос об освобождении онготонских рабов встаёт особенно остро.

А как же дитё, которое я видел в рекламе Лебола, и что я о нём думаю? Какое раннее и внушительное начало карьеры — вот что я думаю! Только научился говорить, а уже служит мощным орудием пропаганды. Видимо, далеко в жизни пойдёт. Наверно, это и правда мой сын, потому что уж очень похож на мои детские снимки. Выходит, там, на Торно, я нагло наврал Бабе Фосе о том, что у меня нет детей. Ну ладно, я же сам не знал, что они у меня есть. С мужчинами такое иногда бывает… И я, похоже, по-крупному влип. Если эта пропаганда будет иметь успех, то арикамцы и правда пожалуют с оружием на Онготон, обнаружат там годриум, и превратится эта райская планета в огромный прииск по его добыче. И мою зловещую долину тоже не пощадят. Надо было что-то с этим делать.

На первый взгляд, можно подумать: а чего я парюсь, я же теперь миллионер, и могу купить сколько угодно этих зловещих долин на других планетах со сходным климатом. Но прежде, чем что-то купить, это надо вначале найти. Опять же, на Онготоне мне нравилась не только моя долина, но и многое другое. Например, местное население, с которым можно легко договориться, и интересная работа, данная мне этим местным населением. Я не идеализирую деньги и не верю, что на них можно купить абсолютно всё.

Я как следует пораскинул мозгами и пришёл к парадоксальному выводу. Конечно, своей бурной деятельностью мой отпрыск мне реально пакостит, но, как это ни странно, он — главный ключ к спасению моих шести квадратных километров на райском пляже, да и всей планеты целиком, со всеми её горами, реками и пёво. В мальчишке ведь содержится моя генетическая информация, и с его помощью я смогу всем доказать, что Агент 357 — это именно я, несмотря на фальшивый чип. Да, с этой же целью я могу применить и своих родителей, но кому они интересны? А вот карапуз, пропагандирующий военные вторжения на другие планеты — дело другое!

Если я докажу, что я и Агент 357 — одно и то же лицо, и все граждане Арикмы-6 узнают, насколько неправдоподобна та легенда, которую рассказывают обо мне по инициативе Лебола (а по чьей же ещё?), то все его планы рассыплются в прах. Избиратели решат, что если он пытался всех одурачить в чём-то одном, значит, дурачит и во всём остальном.

Что ж, надо срочно действовать! Вперёд, за зловещую долину!

Я связался с Алхилдисом, который на днях поставил себе отличный головной имплант.

— Привет! У меня к тебе ещё одна просьба. Протолкни меня в СМИ.

— Слушай, приятель, ты меня шокируешь. Такого безграничного тщеславия я от тебя не ожидал. Твоя физиономия сейчас бросается в глаза буквально отовсюду, а тебе всё мало!

— Тут есть некоторые интересные нюансы… Давай я тебе расскажу!

Я поведал ему свой план, и мы начали действовать. Я подготовился дать интервью в прямой трансляции одного популярного вечернего шоу: составил список вопросов — для себя и не только, вручил его ведущему на нашей предварительной встрече, и мы всё хорошо отрепетировали. Перед выходом в эфир я принял свой обычный внешний вид — никаких больше белёсых дредов и бороды. На шоу была приглашена ничего не подозревающая Брайла с детёнышем, и мы записали с их участием интересную и познавательную передачу. Как только передача закончилась, я срочно отчалил с Арикамы-6, пока меня никто не успел задержать, и направился на Онготон, на отдых в свою личную зловещую долину.

А скучающие арикамцы сегодня вечером смотрели вот это.

Брайла сидит в студии. Она выглядит обычно, и не находится в фазах «скелет» или «колобок», которыми в былые времена могла ввергнуть в шок каждого второго. Ведущий спрашивает у Брайлы и ребёнка, хотели бы они прямо сейчас увидеть меня. Они выражают бурное согласие. Играет торжественная музыка, перед ними появляюсь я.

Брайла побледнела.

— Нет! Не может быть! Это подделка! Пластическая хирургия! Грим!

Малец же с радостными криками «Папа! Папа!» подбежал ко мне и начал карабкаться по моей ноге как по дереву. Мне пришлось схватиться за пояс, чтобы случайно не развеселить тысячи зрителей резким незапланированным спаданием своих штанов.

Я спокойно ответил Брайле:

— Нет, я — самый настоящий. И отправить меня в рабство к жабам — это была именно твоя инициатива. Кому же это знать, если не мне?

— Ну, мало ли кому… Может, кто-то из наших коллег проболтался.

Тут, осознав, что раскололась, она побледнела ещё больше. Наверно, она быстро врубилась, что сама себе отрезала все пути к отступлению, поэтому на все дальнейшие вопросы отвечала только правду.

Тут вмешался ведущий:

— Итак, мнения разделились. Брайла не признаёт героя нашей передачи, зато её сын не выражает ни капли сомнений. Точный ответ на вопрос о его идентичности нам даст наука!

С этими словами ведущий нажал на кнопку на пульте, и разъехались шторы красного бархатного занавеса на заднем плане. Там стоял крупный биологический детектор, и за ним сидел лаборант. Он подошёл к нам, пару раз чиркнул ножницами и добыл по волоску от каждого из нас.

Малец, раздосадованный тем, что я его игнорирую, начал громко реветь. За ним пришла какая-то тётка с огромным розовым зайцем и в платье, обвешанном многочисленными мелкими игрушками и погремушками. Внимание мальца мгновенно переключилось с его великого горя на занятную тётеньку, она подхватила его на руки и утащила, чтобы больше не заглушал нашу беседу своими незаурядными вокальными данными. Ведущий продолжал:

— Как видите, образцы взяты, и анализ родства этих людей займёт несколько минут… Чтобы у самых въедливых зрителей не оставалось никаких сомнений насчёт того, что мы не будем подтасовывать результаты биологических тестов, сейчас вас ждёт трансляция прямо из недр биологического детектора. Хотя я понимаю, что это — развлечение на любителя. Поэтому вы, уважаемые зрители, имеете возможность выбирать из двух зол меньшее: по параллельному субканалу мы сейчас начнём транслировать рекламу, и у вы сможете временно переключиться на неё. По завершении анализа реклама пропадёт, и произойдёт автоматическое обратное переключение на наше шоу.

Прошло десять минут, и биологический детектор подтвердил наше родство.

— Итак, теперь Вы, а также все наши зрители точно уверены, что перед нами стоит именно тот самый человек. Расскажите нам пожалуйста про него. Каким он был, и что делал до того, как покинул нашу луну.

— Он действительно работал со мной в Прокуратуре, но с бандитами не сражался и жизнью своей не рисковал. Он был дознавателем, гордо величал себя палачом и не испытывал по этому поводу никого дискомфорта. По ночам он спал, как младенец… Хотя нет, у меня же сейчас есть маленький сынуля, и я знаю, как на самом деле спят младенцы. Он спал гораздо спокойнее, чем младенец. Периодически отпускал разные идиотские шуточки, и считал своим долгом выкладывать их в интернет. Сейчас наши спецслужбы удалили его откровения. И правильно, ибо нефиг.

— То есть от бандитов он Вас не спасал, и в истории вашей любви не было тех трогательно-героических моментов, которые показывают в сериале?

— Да, не было. Всё это бред сивой кобылы.

— Что, что Вы сказали? Это случайно не какие-то новейшие нелитературные выражения? А то цензура сейчас за этим строго следит, и наше шоу могут оштрафовать.

— Нет. «Сивая кобыла» — это устаревшие слова, обозначающие «больная самка лошади». Знаю, потому что готовлюсь к поступлению на второе высшее, по исторической лингвистике.

— М-м-м… Всегда уважал интеллектуальных женщин! По-моему, в них есть какая-то… загадка… Тем не менее, сегодня мы обсуждаем Агента 357, давайте же вернёмся к этой животрепещущей теме. Несколько минут назад признался, что именно Вы отправили его на Онготон, думая, что он должен попасть в рабство к жабам и не вернуться оттуда. Вы тогда уже были в курсе, что ждёте от него ребёнка?

— Да. Перед этим он меня бросил. Я не стала ему говорить, что беременна, потому что это ничего бы не изменило. Он не вернулся бы и не стал бы никак мне помогать. Я хорошо его знаю.

— А теперь вопрос к Вам, молодой человек. На Онготоне Вы действительно попали в рабство к жабам?

Я, не говоря ни слова, снял рубашку, и все увидели множество шрамов на моей спине.

— Я б добавила! — Не удержалась Брайла.

Ведущий:

— В страшное время мы живём! Никогда бы не подумал, что такая милая девушка захочет стать онготонским жабом и добавить своему бывшему возлюбленному ещё несколько отвратительных шрамов на спине… Ладно, вернёмся к нашему интервью. Как Вы, молодой человек, смогли покинуть эту страшную планету?

— Мне дали задание снимать достопримечательности других планет на мой головной имплант.

— Какое огромное везение! А с какой целью Вы находитесь здесь? Тоже снимаете достопримечательности? И что ж у нас тут такого интересного, поведайте нам, ибо мы и сами не знаем.

— У вас здесь действительно нет ничего интересного. Я прибыл сюда, чтобы забрать пятьдесят миллионов, которые мне обещал один миллионер, чью жизнь я спас на одной из планет, где снимал достопримечательности…

— То есть у Вас сейчас есть пятьдесят миллионов? А Вы поделитесь этой суммой с Брайлой и сыном?

Вместо меня ответила бойкая Брайла:

— Что за идиотский вопрос! Не даст он нам ничего!

Я счёл нужным согласиться:

— И снова ты совершенно права! Какое, всё-таки, отличное взаимопонимание в нашей семье!

Ведущий продолжал:

— Вы планируете остаться у нас или покинуть нашу луну?

— Покинуть, разумеется. Что я тут забыл?… Отправлюсь в одно райское место, и буду валяться там на красивом морском пляже.

— Огромное спасибо вам обоим, а также вашему замечательному сыну, что нашли время на посещение нашей скромной студии. А теперь, обращаясь к зрителям, хочу сказать, что я в растерянности. Я даже не знаю, кто у меня вызывает большее отвращение: папа этого милого малыша или его мама. Выдвигаю этот вопрос на голосование. Голосуйте, кто вас больше бесит: он или она. Подведение итогов — сегодня в полночь, не пропустите!

Архивы

Здесь для истории лежат куски того, что было написано мной в 2013 году, и что частично было заимствовано для «Зловещей долины». Оно назвалось «Хроники межпланетного репортёра», и нигде в интернете не выкладывалось.

Глава о подводном мире

Я пересекал космос, направляясь в сторону планеты Море. На этой планете несколько месяцев назад погиб мой наставник — межпланетный репортер, которому я два года помогал. Причиной смерти был объявлен несчастный случай: разгерметизация транспортной капсулы. Я видел голограммы его тела. Это зрелище до сих пор заставляет меня вздрагивать: бледно-голубая кожа и глаза, которые совсем не похожи на глаза. При лабораторном анализе было обнаружено, что молекулярная структура глаз и передней доли мозга сильно изменены, и что там присутствует множество элементов непонятного происхождения. Ученые с планеты Море объяснили это особым составом их атмосферы. Я даже не знаю, верить в это или нет. Но в любом случае, надо быть предельно осторожным. Всю планету занимал один огромный океан, только посадочная площадка торчала над водой. Я посадил свой корабль, сел в капсулу, несколько раз проверил ее герметичность и спустился по тоннелю под воду. Цивилизация, как мне известно, была достаточно высокоразвитой. На планете производилась добыча уникальных веществ и минералов, изготавливалась супер-компактная пища на экспорт, существовал единственный в галактике Институт Исследования Проблем Смерти. Основной задачей его сотрудников была разработка технологий, помогающих оживлять мертвых. Она еще не была достигнута, но велись масштабные исследования, ставились эксперименты. Все живые существа светились разными цветами, поэтому под водой все было отлично видно, и было даже еще более радостно, чем от солнечного света на Земле. Солнечный свет — однотонный: какой-то бело-желтый. А тут источники света имели самый разный окрас, и, к тому же, постоянно двигались. Кроме того, вода придает свету необычные эффекты, которые нельзя создать в воздушной атмосфере. Главными представителями разумной жизни на планете были октопусии — существа, похожие на осьминогов. Они носили одежду из «подводной ткани», которая в воде выглядела как ткань, а на суше имела бы вид бесформенной слизи. Одежда была самого разного фасона и цвета и служила скорей не для удобства, а для подчеркивания эстетического вкуса особи или ее финансового положения. Некоторые октопусии плавали налегке, а к некоторым была прикреплена разнообразная аппаратура — дополнительные конечности, ускорители движения, коммуникационные устройства. Со мной они общались как раз с помощью такого устройства: подключали его к моей капсуле, и голосовой синтезатор передавал мне смысл их речи. Мою речь они воспринимали подобным образом. Достопримечательностью, которую мне требовалось заснять, был гигантский риф. Внутри него было множество ходов, образующих лабиринт. Что-то вроде системы пещер. В некоторых местах на нем росли водоросли, цветущие фантастически красивыми цветами. Во внутренние ходы вплывали и выплывали рыбы и другие подводные существа. Риф был образован из древних кораллов и скелетов древних животных. Я долго их рассматривал. Здесь были и рыбьи скелеты, и скелеты крупных животных, похожих на млекопитающих… Ой, что это?! Это череп человека!!! Неужели люди в нашей галактике существуют столь давно? Я стал расспрашивать октопусий об истории их планеты, но они сказали, что все одиннадцать тысяч лет, которые охватывают их хроники, на планете существовал этот океан. А первые люди начали прилетать сюда только двести лет назад. Возраст рифа измерялся скорее миллионами, чем сотнями лет. Поэтому я предположил, что этот человек был очень древним, и что когда-то давно на их планете существовала человеческая цивилизация. А потом произошла какая-то катастрофа, всю планету заполнил океан, и люди погибли. Я предложил им идею насчет проведения раскопок. Они сказали, что не хотят портить свои ландшафты. Настаивать я не стал. Предполагаемое человеческое прошлое планеты — это была не их история, а человеческая. Действительно, им могло не быть до нее дела. Недалеко от рифа, на центральной площади, жило Священное Дерево. Оно было высотой с человеческий рост. Его ветки напоминали то ли водоросли, то ли щупальца, которые покачивались в такт течению воды, а иногда делали еле заметные, плавные самостоятельные движения. Его возраст составлял как минимум одиннадцать тысяч лет. В своей памяти оно хранило всю историю октопусий. Они могли с ним общаться и задавать ему вопросы с помощью сцепления с ним своими щупальцами. Оно не цвело, но было украшено несколькими десятками свежих цветов, сорванных с других растений и нитями блестящих бусин, изготовленных из ценнейших, редких минералов. Дерево меняло цвет в зависимости от настроения. Сейчас оно было синим. Мне сказали, что это означает настроение спокойствия и умиротворенности. Синий цвет плавно сменился на розовый. Оказывается, розовый означал радость. Мне сказали, что дерево было радо видеть меня. Вечером я лег спать в гостевом помещении, специально оборудованном для жизни сухопутных гостей. Проснувшись утром, я услышал звук голосового синтезартора: — У нас есть радостнейшая новость для тебя, гость! Ты просто не представляешь, какой чести ты будешь сегодня удостоен! Священное Дерево пожелало, чтобы мы принесли тебя ему в жертву. — Это просто символический ритуал, сохраняющий жертве жизнь и здоровье? — Что такое жизнь? Это активность сознания. Твое сознание соединится с сознанием Священного Дерева. И станет, таким образом, в сто раз более могущественным. А твое тело будет уничтожено. Но тело — это всего лишь временная оболочка сознания, о нем не стоит жалеть. — Я возражаю. — Твои возражения не принимаются. Ты сейчас не понимаешь, что говоришь. Когда ты соединишься с сознанием Священного Дерева, ты будешь безгранично счастлив. Имей мудрость радоваться своей участи и не перечить. Все равно она неизбежна. Любой из нас отдал бы все на свете, лишь бы стать жертвой Священного Дерева. Но эта доля достается только избранным. И ко мне потянулись механические руки, управляемые октопусиями. Я первую минуту пытался сопротивляться, но потом понял, что это бессмысленно. Я решил изобразить покорность, чтобы усыпить их бдительность и подождать более подходящей возможности спасения. Мне на лицо надели маску, в которой я мог дышать, всё видеть, а также слышать обращенную ко мне речь, и погрузили меня в воду. Мою шею, руки, ноги увешали различными украшениями и низками блестящих, уникальных бусин. На голову водрузили венок из красивейших подводных цветов и облачили меня в одежду из «подводной ткани». Меня вывели на площадь и поставили метрах в тридцати от Священного Дерева. На некотором расстоянии собрались, казалось, все обитатели этой планеты — рыбы и другие подводные существа. Они внимательно и напряженно смотрели на меня и не шевелились. Мне сказали, что сейчас будут проводить надо мной обряд очищения. Вокруг меня ровным кругом выстроилось несколько десятков октопусий. Они исполняли очень сложный, слаженный танец. Ни одна октопусия ни разу ни ошиблась ни одним щупальцем. Кружились вокруг меня и надо мной в специальном порядке, описывая какие-то сложные, симметричные фигуры. В щупальцах у каждой из них было по подводному факелу. Через некоторое время они отложили факелы, собрались у меня над головой и начали сыпать какие-то очень мелкие, блестящие предметы. Мне не удалось рассмотреть, что это было. Может быть, кусочки минералов. Может быть, предметы искусственного происхождения. Часть из них уносило течением, часть плавно скользила вокруг меня в воде и ложилась на дно, часть — на мои плечи и волосы. На этом обряд был закончен. Меня подвели к Священному дереву и сняли маску. Дерево тут же обхватило меня своими ветками и прилепилось двумя ветками к моим глазам. В моем сознании появились картина: человек, находящийся в просторной ледяной пещере и отстреливающийся бластером от стаи гигантских насекомых, а другой рукой настраивающий аппаратуру съемки. Затем представился человек, мирно беседующий о чем-то с зеленоватым гуманоидом среди пустыни, из которой торчат верхушки заброшенных зданий. Снова представился человек… Каждый раз этот человек был внешне полной моей копией. Я вспомнил, что я действительно раньше попадал во все эти ситуации, и что единственным свидетелем всех этих событий был мой наставник. Очевидно, мое сознание сейчас контактирует с его воспоминаниями. Так оно и было! Наконец он обратился непосредственно ко мне: — Узнаёшь? Я — твой наставник. Священному Дереву удалось добыть мое сознание из моего тела, но не удалось поглотить его. Это я поглотил сознание Священного Дерева. Я энергично, методично, навязчиво прокручивал свои идеи и воспоминания. Так что, для сознания Дерева не осталось места. Теперь мне перешли все воспоминания Дерева и всех существ, которых оно поглотило. А их насчитывается больше ста, принадлежат к самым разным видам. Теперь я по умственной силе во много раз превосхожу то, чем был раньше. Но я бы снова хотел переселиться в тело человека. Добудь мне тело. Только тело хорошего человека мне не нужно. Не в моих правилах лишать таких людей жизни. Человек должен быть нехорошим, и ты должен быть в этом полностью уверен. Можешь не торопиться. Хоть ты вернешься на следующий день, хоть через двадцать лет. Мне это покажется одинаково, потому что здесь времени нет, день и ночь не чередуются, а есть только вечность. Его щупальца отцепились от меня. Через несколько мгновений «осьминоги» подхватили меня и отправили в мое помещение. Когда я пришел в себя, они обратились ко мне: — Мы поговорили со Священным Деревом, и оно заявляет, что ты пришелся ему не по вкусу. Оно на тебя возлагает ответственную миссию — достать ему подходящую жертву. Оно тебе объяснило, какой должна быть жертва, так ведь? — Да. — Ты хорошо понял? — Да. — Тогда немедленно отправляйся на поиски жертвы. Если ты принесешь то, что понравится нашему Дереву, мы сделаем для тебя всё, что оно пожелает. А оно может пожелать всё что угодно: подарить тебе наши драгоценности, уникальные вещества, технологии, может приказать нам всем исполнять любую твою волю и использовать для этого все наши ресурсы. Я выразил свою готовность приступить к поискам и улетел с этой планеты.

Глава о заброшенном заводе

Я вошёл в атмосферу планеты Муть. Пролетев над живописными красными горами, увидел внизу искомую посадочную площадку. Она была крупной, оборудованной несколькими ангарами, но они все пустовали, и всё вокруг имело заброшенный вид. На краю площадки стоял колёсный транспортёр — судя по виду, стоял без движения не первый год. Я посадил Фли на площадке и загнал в ближайший ангар. Поблизости не было видно ни одного живого существа, только кучи мусора и пустующие строения. Я взял прибор дальнего видения и начал всматриваться. В паре километров я заметил человека, сидящего на чем-то вроде камня. Боясь, что абориген уйдёт, я запрыгнул в транспортную капсулу и дал по газам. Но, долетев, понял, что мог не сильно торопиться — человек явно был неадекватен. Он сидел на камне, глядя в одну точку и раскачиваясь, подобно сомнамбуле. — Здравствуйте, я — репортер с Земли., — сказал ему я, — Не подскажите, где здесь ближайшее поселение? Он смотрел на меня так, как будто в пустоту. Я уже хотел лететь дальше, но тут он ответил: — Очень … дождь… приятно… туда… мыло… за лесом… бар… Да, информативности в его речи явно недоставало. Правда, я понял, что ближайшее поселение должно быть за лесом, и там есть бар. Но при чем здесь дождь и мыло? Странный неадекватный человек впечатлил меня. Наркоман он, что ли? Ну да ладно, какое мне дело… Я пересек лес и увидел приземистое одноэтажное здание, вокруг которого стояли кучки людей. У многих из них был такой же отсутствующий взгляд и странные манеры, как у первого встреченного мной на этой планете человека. Я остановил транспортную капсулу у входа, опустил стекло и обратился к ним: — Здравствуйте, я — репортер с Земли. Мне нужен завод Атлантида, подскажите, как его найти? Один из них начал отвечать: — По дороге… космос… Атлантида… Вдруг среди толпы однообразных наркоманов (как я охарактеризовал их про себя) возник переполох — кто-то, толкаясь и пиная несчастных сомнамбул, бежал в мою сторону. Человек, одетый не по погоде — в коричневые бриджи и лёгкую куртку, среди зимы — вырвался из толпы и приблизился ко мне. — Вам надо идти по той дороге, видите? Но я бы не советовал вам соваться туда в одиночестве. Там очень опасно, да и заблудиться проще простого. Возьмите проводника. Я как раз знаю одного, позвать? — Да, позовите. — Я удивился странному появлению этого вполне разумного человека, но не подал виду. Он достал аппарат связи, похожий на давно вышедшие у нас из употребления мобильные телефоны, набрал нужный номер и сказал: — Флаффиблейд, приходи в бар. Тут человеку проводник потребовался. Через несколько минут я увидел столбы пыли, поднимающиеся на дороге. Вскоре удалось разглядеть очень устаревшее средство передвижения с четырьмя непропорционально крупными колесами и неэргономичной, квадратной кабиной. О том, что оно совсем не может летать, и говорить нечего. Я представил, что сейчас оттуда вылезет грубый, суровый бородатый мужик лет сорока. Он вполне подойдет в качестве проводника на такой объект… Машина остановилось и оттуда вылезло маленькое и худенькое существо в белом плаще с капюшоном. Оно подошло ко мне и откинуло капюшон. <…> — Флаффиблейд, проводник, — сказала она детским голосом. — Сколько с меня возьмешь? — Десять единок. — Договорились. Я заранее, в Земном Межгалактическом банке, обменял сумму, выданную мне на транспортные расходы, на единую валюту планеты Муть, которую здесь, похоже, называли «единками». — Садись в машину, поехали. — У меня есть транспортная капсула, в ней передвигаться быстрее и комфортнее. — Я махнул рукой в сторону капсулы. — Хорошо. Только вначале я отвезу машину в гараж, а то здесь кто угодно может ее угнать. Она влезла в машину и попробовала завести двигатель, но безуспешно. Из проржавевшего до дыр корпуса доносились скрипы, ворчание неугодливого механизма зажигания и ругательства, настолько изощрённые, что я чуть было не предположил, что бородатый мужик в машине всё-таки есть, просто по каким-то причинам не показывается. Однако, подойдя к стеклу гнилой коробки, я убедился в том, что жестоко ошибался — убийственные словечки срывались с губ моего милого проводника. Она лежала на полу перед сиденьем и ковырялась в лючке, видимо, ведущем к мотору. — Давай помогу, — предложил я. — Нет, я сама. Ты же этого дерьма в глаза не видел, как ты мне поможешь? А я с трёх лет под капотом обитаю. — Под этим самым капотом? — Нет, — она взглянула на меня с гордостью, — эту машину я купила на той неделе за собственные деньги! Она, конечно, старая гадость, но это не навсегда. — и с уверенностью Она достала из специального ящика крупный молоток и сильно ударила им по двигателю в каком-то, наверно, определенном месте. Я удивился, откуда у нее взялись силы даже поднять этот молоток… Она вернулась в кабину, машина тут же завелась, и мы поехала настолько легко и быстро, насколько позволяло такое примитивное транспортное средство. Вскоре она вернулась. Мы сели в капсулу и направились по указанной ей дороге. — Расскажи про завод… Как он назывался? — Он назывался «Атлантида». — Зачем дали такое название? По легенде, на нашей планете был целый континент, который тоже назвался Атлантидой, но он затонул. — Мы ничего не знали про ваш континент. Завод назвали просто выдуманным словом, которое звучит красиво. — Роковое совпадение! А что там производили? — Роботов. — Странно, что столь масштабный завод производил роботов, а нам про них ничего не известно. Я не знаю ни одной роботостроительной фирмы, кроме «МеханоРозы». — Так это и есть заслуга «МеханоРозы». Они разработали специальные приборы, электро-стимуляторы, которые симулируют у людей состояние счастья, экстаза, генерирует новые впечатления, и распространили их среди нас. Особенно сильно ими увлекались квалифицированные инженеры, но и простые рабочие — тоже. Прибор имеет побочное действие — снижение коэффициента интеллекта из-за того, что отмирают клетки мозга, а при избыточной дозе облучения — даже смерть. Вскоре умственных способностей людей не стало хватать на поддержание работы завода, и его пришлось закрыть. На обычную, бытовую деятельность многим тоже ума не доставало, поэтому они умерли. Сейчас население нашей планеты раз в пять меньше, чем тогда, лет 60 назад. — А люди, которых мы видели в баре, тоже пользуются этим прибором? — Да, практически все. — Тогда понятно, почему некоторые из них даже двух слов связать не могут… <…> Я включил свою аппаратуру и защитное поле, и мы вошли в помещение завода. Мы продвигались по километровым темным коридорам, освещая их прожектором. Вдруг мы заметили, что какой-то силуэт промелькнул перед нами. — Я могу стрелять через наше поле? — спросила Флаффи. — Почему бы и нет? Но зачем? Оно же нас защищает от всех тварей, которые могут на нас напасть. — Тех, которые здесь живут, необходимо истреблять, потому что почти уничтожили всех животных на планете, включая пусиков. Я пришла сюда не только, как проводник, но и как охотник на недружественных тварей. — А кто такие пусики? — Это очень красивые и дружелюбные существа. У меня дома такой живет. Я нашла его здесь. Обычно они притворяются, что их интеллект такой же, как и обычно бывает у животных, но иногда демонстрируют такое… Что глаза на лоб лезут от удивления! Настолько умны, что почти никогда не показывают свой ум. Вдруг мы услышали шум поля. Это какой-то крупный зверь бросился на нас с разбегу, но ударился о края поля. Он упал, и Флаффи тут же его подстрелила. Я рассмотрел его. Это было существо метра полтора длиной и метр высотой, с коричневой лохматой шерстью, непропорционально крупной мордой, с огромнейшими клыками и небольшим горбом на спине. Оно мне показалось столь противным, и я полностью поверил словам Флаффи об их вреде, поэтому я тоже взял свой бластер и держал его наготове, чтобы их отстреливать. Мы продолжали наш путь. Проходили огромные цеха, в некоторых из них сохранилось оборудование и даже сотни готовых и полуготовых роботов. Они, конечно, были сильно испорчены ржавчиной и прочими последствиями времени. Моя богатая фантазия пару раз навязывала мне идеи о том, что они на самом деле исправны и готовы к работе, но запрограммированы на уничтожение нас, и только и ждут сигнала, чтобы аннулировать наше энергетическое поле и измельчить нас на мелкие кусочки. Вдруг мы услышали отвратительный запах. Приблизившись поближе, мы увидели полуобглоданный человеческий скелет, от которого отскочила одна тварь. Я ее пристрелил. Мы подошли к телу, Флаффи взглянула на него, вскрикнула и едва удержалась на ногах. Я подхватил ее, не давая упасть. Она некоторое время стояла молча, а потом сказала: — Это один из моих друзей. Он пропал пару недель назад. У нас есть золотое правило: не ходить в опасные зоны в течение трех дней после сеанса электро-стимуляции. Очевидно, он его нарушил. Затуманенность мозга способствовала потере бдительности, и он стал легкой добычей тварей. Закончив со съемкой завода, мы вернулись в город. <…> На планете Муть осталось заснять крупнейший горный массив. Высота этих гор раза в три больше самых крупных земных вершин. Я нашел в городе одного человека, который неплохо их знал, мы сели в капсулу и полетели. Его звали Айси. Он был моим ровесником, худощав, внешне ничем не выделялся, кроме крупных, выпученных серых глаз. В которых почему-то остро чувствовалась пустота. Хотя речь его была вполне осмысленной. Казалось, что ему недостает не ума, а чего-то другого, не знаю, чего. По дороге мы разговорились: — Кем ты работаешь? — Сборщиком электро-стимуляторов. — А чем увлекаешься? — Мне, во-первых, нравится действие электро-стимуляторов, во-вторых, женщины. — А почему ты не боишься, что стимуляторы уничтожат твой интеллект? — Есть несколько простых правил. Во-первых, пользоваться не чаще, чем раз в неделю, во-вторых, не превышать допустимую дозу облучения, которая для каждого индивидуальна. Я свою знаю твердо. В-третьих, использовать каждый раз разные виды стимуляции, чтобы ничего не входило в систему, а то система вызывает зависимость. Так я смогу продержаться лет до пятидесяти, а потом покончу с собой, потому что и старость уже, и ум правда уже будет не тот. Некоторое время мы молчали. Я размышлял над тем, можно ли остро чувствовать … отсутствие! Все это время я столь явно чувствовал отсутствие души у этого человека, как явно можно чувствовать вкус пищи, боль в ране, мягкую траву под босыми ногами… Наконец, я произнес: — Ты — удивительный человек! — Почему? — Ну как бы тебе это сказать… У обычного человека есть ум и сердце, а у тебя … только ум! — А у тебя — сильно развитая интуиция, — засмеялся он. — Наверно, это одно из твоих профессиональных качеств. Дело в том, что сердце, с анатомической точки зрения у меня есть. Но с философской — нет. Я — искусственно выращенный человек. Прилетел сюда с планеты Оно. Мне не нравилась жизнь там. В первую очередь, потому, что там идет война между мужчинами и женщинами. Там недопустимы даже просто разговоры с врагами, не говоря уже о чем-то большем. Вот я стал изучать информацию о других планетах. Выбрал эту. Во-первых, из-за женщин, а во-вторых, потому что здесь стимуляторы есть. Мне нужны стимуляторы, потому то эмоций не хватает. Такое впечатление, что их и изобрели специально для таких, как я. Мы летали в капсуле вдоль огромных гор, я занимался съемкой. Закончив съемку, мы вышли на самой высокой вершине. Я стоял и смотрел вниз. Внизу простиралась долина с крупными и мелкими городами, лесами, реками. На уровне чуть ниже нашего плавали несколько облаков, которые, благодаря местной атмосфере, светились радужным светом. Я взял прибор дальнего видения и начал осматривать самый крупный из городов. Он оказался заброшенным. Архитектура была сложной, многоуровневой. Часто использовались различные нависающие конструкции. Многие здания насчитывали этажей пятьдесят. Я разглядел пару транспортных средств, валявшихся на дорогах. Судя по их строению, они могли не только ездить, но и летать, причем достаточно хорошо. Один раз видел, как пробежала такая же крупная, мохнатая тварь, как мы видели в здании завода. Я перевел прибор на одно из ближайших, мелких поселений. Дома там были примитивными, в основном одноэтажными. Почти все требовали ремонта. Неподалеку я увидел робота, пасущего стадо каких-то крупных, толстых животных, которые щипали траву. Присмотревшись к нему, я узнал одну из моделей, которые видел вчера в «Атлантиде». Судя по его виду, он нуждался в ремонте, как и дома, но неплохо справлялся со своей задачей. Он загнал стадо в загон, приблизился к одному из животных с ведерком и добыл из него молоко. Он подошел с ведерком к одному из домов, где рядом с домом сидел человек. Он перелил молоко из ведра в бутылку и покормил человека. Очевидно, руки не слушались человека настолько, что он даже не мог держать бутылку. Затем робот принес электро-стимулятор, одел его на голову человеку, включил, и пошел дальше заниматься животными, дающими молоко. Я рассмотрел и других роботов. Один из них, например, выдергивал растения из земли, оставляя растения только одного вида. Все это он делал одной рукой, потому что вторая и третья у него, по-видимому, не работали. Я долго не мог понять, что зачем он выдергивает растения. Наиболее вероятной показалась мне гипотеза о том, что так он уничтожает бесполезные растения, которые тянут из земли питательные вещества и мешают жить растениям, годным в пищу. А истреблять их биотехнологическим путем он не может, потому что не знает этих технологий. И так трудолюбивые роботы обеспечивали жизнь своим деградировавшим хозяевам, периодически включая им электро-стимуляторы. Мне показалось, что эти роботы более дружественны к человеку, чем те, которых выпускает «МеханоРоза». Надо будет рассказать о них на Земле. Может быть, этой идеей заинтересуются и сюда приедет экспедиция с их целью исследования их извлечения их программного кода. Я продолжал разглядывать горы. Постепенно покой и безмолвие мира вокруг навели меня на ассоциации, что я как какое-то божество смотрю на этот мир свысока. Возникает впечатление, что я здесь уже несколько тысячелетий, а то и с самого появления этой планеты. Будто я был свидетелем того, как эти горы жили еще в ее недрах в виде лавы, как они извергались на поверхность и застывали, как покрывались лесами, как река меняла в долине свое русло, как появлялись первые животные, как появлялись люди, эволюционировали, развивали цивилизацию, а потом деградировали… Как же ничтожна человеческая жизнь по сравнению с вечностью! И мои проблемы и страдания, наверно, тоже ничтожны… Мои размышления прервал звуковой сигнал с аппарата связи Айси. — Прием… Да… Да… Ясно… Сейчас выезжаю. Затем он обратился ко мне: — Ты уже всё заснял? — Да. — Точно всё? — Да. — Тогда поехали, прямо сейчас. — Давай поедем. А у тебя что-то случилось? — Жена умерла, надо ехать домой. <…>

Дополнения

Возможные дополнения:

• «Я предположил, что вот-вот последую целиком на тот свет и присоединюсь к тем фрагментам моей души, которые отпочковались и ждут меня там. (Если я правильно понимаю все странные обстоятельства своей клинической смерти)».
• дружелюбный холмик как противоположность зловещей долины
• Малообразованный персонаж, который любит философствовать. Например, путает слова «апелляция» и «эпиляция».

Какие иллюстрации можно нарисовать:

• Кактус на рельсах
• Зловещая долина с соответствующей табличкой (такой надписи быть не может, у них же язык другой)
• Марилиндис
• Человек, поклоняющийся жабу

Исправить:

• не нужно быть гением
• ближе приближаюсь

Подумать про

• 2 часа вечера